О таком материале, как саман, в Бресте не имели понятия. У нас леса завались, а в Северном Казахстане – редкий саксаул. Вот и придумали саманные кирпичи из кизяка – прессованного с соломой навоза. Навоз наваливается, добавляется глина – и все, кто есть, его месят, ходят по кругу босыми ногами. Потом эту массу с характерным душком раскладывают по формам. Жгучее солнце высушивало кирпичи за неделю, запах улетучивался, и уже ничто не напоминало о коровьих ингредиентах, из каких они были сделаны.
Четырехлетнюю Валю эта чаша минула. Домик был старый, чуть не с екатерининских времен, снаружи обмазанный глиной, внутри мелом выбеленный, с плоской, как у сакли, крышей.
Дядя Силантий с женой и двумя детьми устроился в избе подобротней, со скатной крышей. Семьи разособились, с Валиными родителями остались дед и бабушка. Лежали с Валей на печи – блаженство!
Зимы трескучие, под пятьдесят градусов. Чтобы не выходить лишний раз во двор, соединяли сени с сараем, где стояла скотина. Бывали такие заносы, что не выбраться, а животных надо кормить. Случалось, избу с одной стороны заносило по крышу, и тогда дедушка Федор через сени шел в сарай и открывал запасной выход. Снег лез прямо в дверь, его разгребали, и дед выбирался наружу.
А лето жаркое до ужаса, климат резко континентальный. Днем палит, а с вечера холодно: едва звезды на небе, без фуфайки уже не выйдешь. Но что удивительно, бахчи такие перепады выдерживали. Люди и арбузы – самые выносливые.
Пол земляной – летом, чтобы создать уют, бабушка разводила глину и мазала. Открывались окна, двери, и пол высыхал. А дед накашивал травы, она в Валин рост, аккурат для пряток. Свежескошенную траву стлали на пол – это были «ковры». Через сутки трава высыхала, ее выбрасывали и настилали новую.
Держали в «низках» большой огород. Земля была вспахана, осталась от кого-то. «Низками» звали низкое место за селом, массово занятое под посевы. На каждом огороде была выкопанная яма – «копанка». Пласт глины под песком хорошо держал воду, и на каждом огороде был свой водоемчик. Люди шли на полив с привязанным на веревке ведром, болталось за спиной. Зачерпнул воду в «копанке» – и на грядку. Сеяли арбузы, дыни и кукурузу, злаки не росли. А за «низками» начиналась возвышенность.
Припасы хранили в большом погребе напротив сарая. Погреб целиком под землей, ниже уровня: наверху все зимой промерзло бы, а здесь нет.
Сильно ли выросло население поселка из-за депортации, сказать трудно. В селе обитали в основном донские казаки, не первое поколение, говорили на украинском. А за маленькой речкой – казахский аул Жанажол. Быт казахов отличался, но они все равно были обрусевшие, жили в домах, похожих на наши. Занимались в основном скотоводством, выезжали на лето со своими отарами. Всех их уже призвали к порядку – давай работай, записали в колхоз.
Особняком держались чеченцы, высланные сюда в конце зимы 1944 года. Приказ по НКВД о депортации чечено-ингушского населения Берия издал 21 февраля. Валя видела, как в Рыбаковку привезли первую партию. Их было человек двести, тоже семьями. Запомнилось, что мерли повально. Всякий день минимум по три трупа носили мимо Валиного дома, который стоял крайним, а дальше дорога вела в «низки».
Кладбище было за «низками», на нем почти все и нашли последнее пристанище. Даже обжиться не успели, с первого дня умирали, словно не от болезней – от тоски. Плач у них стоял все время, хотя громко не кричали, свое горе прятали.
Они не разделялись, как славяне, диаспора жила вместе. По много семей в бараке. Люди со стороны с ними мало общались, а они не навязывались. Но в деревне не было слышно, чтобы были какие-то конфликты, неприятности.
Валя с чеченцами не общалась, только наблюдала у колодца. Люди запаниковали от чеченской смертности, не хотели давать им воду – решили, эпидемия. И только дед Федор давал, у них во дворе всегда стояла очередь.
Чеченки набирали в кувшины с длинным горлом. Берет кувшин на плечо и несет, за ручку придерживает. Очень эти люди Вале нравились – изящные, с достоинством, в переливистых одеждах из шелков, разительных на фоне колхозной замурзанности. Девочка любовалась.
Главный у них – в селе говорили на свой манер «атаман» – поразительной красоты человек, и жена красивая, косы в толщину руки. Так сохранила детская память. Лет по тридцать, не больше. Они были как тополя – неземная пара, высокие, стройные. Ходили гулять на «низки». Тоже полегли, Валя очень по ним горевала.
Хотите оставить комментарий? Пожалуйста, авторизуйтесь.