Школы устраивали свои танцевальные вечера, проходившие, по сравнению с клубами или пляцем, куда как пристойно. Чужих сюда не пускали.
После введения раздельного обучения директора нашли выход в том, что сдружали между собой конкретные школы – так было со второй женской на Ленина и третьей мужской на Маяковского. У девочек такие совместные вечера проходили в актовом зале бывшей гимназии «Мацеж школьна». Владимир Николаевич Губенко, учившийся в третьей школе, запечатлел в рисунке один такой бал.
Первую сталинскую (теперь гимназия № 1), где училось немало детей начальства, из-под эксперимента с раздельным обучением вывели. Им совместные вечера были ни к чему, и когда Володя Губенко с приятелями по третьей школе туда раз прорвался, приятных эмоций не испытал. Ребята из сталинской смотрели волками – стерегли своих девочек, как собственность.
И компания пришла к выводу, что на чужую кучу нечего глаза пучить. «Своей» считали вторую женскую и вели за нее конкуренцию с седьмой мальчиковой, стоявшей на Ленина ближе к Московской. А про первую сталинскую говорили: «Они на самообслуживании». Тем более что почти у каждого завсегдатая вечеров во второй школе уже была своя симпатия.
К девочкам, надо сказать, относились с большим пиететом – никаких вольностей или сквернословия.
В конце сороковых в школах вдруг стали прививать групповые танцы французского королевского двора: па де эспань, па де грас, па де катр… Вероятно, это был тот период, когда младших школьников пробовали одеть в форму с фуражками и ремнями, как носили в царских гимназиях, а милицию внешне уподобили городовым, ну и еще всяко-разное. Только одно дело форма – но танцы? Их преимущество идеологи видели в коллективизме: зал выстраивался парами и в одном ритме делал два шага вперед, два назад… Молодежь иронично окрестила такие танцы бально-строевыми.
Основными же на вечерах так и остались вальс, танго и фокстрот. Патефону и радиоле администрация предпочитала, где можно, проверенного аккордеониста. Тот не позволял лишнего и грамотно чередовал: за фокстротом шло медленное танго, в ритме которого пары могли передохнуть.
Самым чувственным в этом трио, бесспорно, было танго. Его танцевали осторожно, на расстоянии, без аргентинских выкрутасов: два шага, приставка… Рука девушки аккуратно лежала в руке партнера, второй тот едва касался спины. Чуть ниже лопаток: если кисть случайно соскальзывала вниз, девушка поправляла – своей рукой поднимала на место. Юноша останавливался и приносил извинения.
Все па зависели от партнерши – насколько она ритмична, музыкальна, отвечает ли на импровизацию. Некоторые девушки при малейшем намеке на осложнение прекращали танец и гневно уходили.
Довоенные польские танго, наполнявшие площадку особым ароматом, в школу не пускали. Танго «Милонга» или «Последнее воскресенье» («То остатня неделя»), составлявшие культурный код довоенных брестчан, были уделом молодежи постарше.
Королем вечеров оставался вальс, в ритме которого игрались даже многие изначально не вальсовые мелодии. Девочки сияли, когда партнер опускался на колено, а они, оттягивая носочки, обходили вокруг. А потом пары начинали скользить, это было ни с чем не сравнимое ощущение.
Западный вальс времен Штрауса был другим – веселым, бравурным, на вытянутых руках. У нас – более душевным, с легким налетом грусти. «Амурские волны», «Березка», «На сопках Манчжурии», «Осенний сон» в исполнении духовых оркестров удивительно сочетались с сенью парков, где освещение томно скрадывалось листвой.
В школах оркестра не было, но его могла заменять тяжелая виниловая пластинка в 78 оборотов – на одной стороне умещался один 5-минутный вальс. К примеру, «На позицию девушка провожала бойца» – самый популярный вальс сороковых, его играли на каждых танцах.
Самым простым из золотого трио был фокстрот – быстрый танец, допускавший импровизацию. Ближе к выпуску и Володя с друзьями стали придумывать всевозможные выверты – на вечерах в женской школе отрывались по полной. Показывали девушкам лучшее, что умели, под недремлющим оком педагогов, которые, случалось, останавливали таких гостей, а то и вовсе изгоняли.
Борьба с фокстротами носила вялотекущий характер: если музыка была слишком быстрой, учителя снимали пластинку. Но при этом фокстрот считался меньшим из зол, тем более что уже стал понемногу приедаться. Молодежи хотелось чего-то нового, острого, живого и, разумеется, запрещенного – такой была линда. Молодежь активно линдачила несколько лет, пока волна не пошла на спад.
А однажды Володин соученик, сын прокурора, принес на танцы пластинку «на ребрах» и выдал «буги-вуги» – зал второй женской задохнулся в восторге. Шершукова с вечера, конечно, турнули, зато потом ученики его выпуска на всех встречах вспоминали эту великолепную шалость.
Василий САРЫЧЕВ
Хотите оставить комментарий? Пожалуйста, авторизуйтесь.