В поисках утраченного времени. ИСТОРИЯ ИВАНА СЕДУНА. ПОРА ДОМОЙ
В Мелитополе возвращенцы из Крыма просидели под открытым небом все лето. Поняв, что поезда не будет, решили покупать лошадей, повозки и ехать на родину подводами. В конце августа, погрузив вещи на дюжину подвод, обозом тронулись в путь.
Это было веселое путешествие, настоящая цыганская жизнь. На огородах и полях уже все созрело. Обоз продвигался очень медленно, на телегах ехали только малые дети и старики, а остальные шли пешком. На ночь останавливались близ населенного пункта, разжигали костры, молодежь пела песни, старики рассказывали истории из своей жизни. Спать каждая семья укладывалась под своей телегой.
Линия фронта между белыми и красными проходила по Днепру. Проехав Екатеринослав, остановились на ночь около городского кладбища и, как всегда, легли спать под телегой. А ночью какая-то шайка стащила с телеги сундук с одеждой и деньгами, и мы остались без средств к существованию. Отец обратился к местным властям, но помочь они не могли, дали в утешение овчинный тулуп, в котором было больше вшей, чем шерсти, и старое пальто. Обоз ждал нас двое суток.
Остальную часть пути мы жили исключительно подаяниями. На реке Случь переехали второй фронт между большевиками и поляками, перебрались вброд без приключений. А через час после нас начался бой, который продлился сутки.
На другой день мы приехали в Ровно. Там польский офицер из военного оркестра уговаривал моего отца отдать меня в оркестр учеником. Отец не согласился: родина была совсем недалеко. Польские власти предоставили нам вагоны, и через Брест нас привезли в Беловежу.
В деревне нас ждала ветхая хижина и старенький сарай. Еду имели только те жители, которые были взяты немцами в плен и избежали беженства, оставались в деревне. Те, кто возвратились из беженства, голодали. Одна из моих сестер окончила в Евпатории школу кройки и шитья — шила теперь богатым крестьянам и нас худо-бедно подкармливала. На протяжении года хлеб мы ели только на Пасху и Рождество, остальное время варили похлебку из житной муки. В этих условиях я встретил свое 15-летие.
Весной я от недоедания заболел куриной слепотой. Сестра вышла замуж, мы остались вдвоем с отцом. Картошки выросло немного: не было семян. Хлеба своего еще тоже не было, однако мы уже не так голодали, как в первую зиму. Отцу было под шестьдесят, но я жил с ним, как со старшим товарищем. Приготовлением скудного обеда занимались по очереди: день я, день он. Свободное от дежурств по дому время я проводил в компании сверстников, скучать не приходилось.
В 1923 году у сестры случилось несчастье — сгорел дом со всем добром. Она переехала жить к нам. С горя отец заболел и в январе 1924 года умер. Потом сестра съехала в деревню к мужу, а я остался в своей избенке один. Перед смертью отец подозвал меня и по старому обычаю благословил, сказал: я умираю, а тебе нужно жить. Один на свете не оставайся, бери в жены дочь двоюродного дядьки, семья у них большая, в беженстве не были и живут зажиточно. Ее братья помогут тебе в хозяйстве. Я так и сделал – в 18 лет женился на Елене, а ей было 17 лет.
Почти все в нашей деревне к 1922 году вернулись из беженства. Хватало молодежи, послужившей в Красной армии. Эта молодежь основала в деревне подпольную коммунистическую ячейку, в которую вошли почти все молодые мужчины. В 1925 году перед 1 Мая провокаторы, вошедшие в областной подпольный комитет, подзудили наш район на восстание. На него поднялись все подпольщики. Мы обезоружили лесную охрану и поехали в село Сухополь обезоружить комендатуру полиции. Однако на полпути к Сухополю догнал нас связной из района и сказал, что мы поспешили, это сделал провокатор из полиции. И тогда за безвыходностью положения большинство восставших, человек сорок, ушли в болота. Я и еще несколько товарищей остались в деревне, так как жена была на последнем месяце.
На второй день в деревню из Пружан прибыло несколько подразделений 25-го уланского полка. На протяжении двух недель они стояли постоем с задачей выловить ушедших в болота. Им это не удалось. Тогда явились чиновники из сыскной полиции. Вели допросы, вылавливали оставшихся по всему району. Меня арестовали одним из первых. На допросах добивались, где скрываются ушедшие товарищи и кто их кормит. При этом подвергали нечеловеческим пыткам — скованного по рукам били шомполами по подошвам ног, лили в нос керосин, зажавши голову между дверей, зажимали дверью пальцы, засаживали иголку под ноготь. Я часто терял сознание, но ничего не сказал. Одно твердил: ничего не знаю. После недели допросов, ничего не добившись, меня отдали жене. Больше месяца я пролежал в постели с распухшими руками и ногами. А многие пыток не выдержали, наговорили разной чепухи и попали в тюрьму.
Ушедших товарищей подпольная организация в июне перебросила в Советскую Россию, но они там погибли во времена ежовщины.
Василий САРЫЧЕВ
Хотите оставить комментарий? Пожалуйста, авторизуйтесь.