Московское шоссе до реконструкции было нешироким – всего-то
левая полоса от нынешнего, если смотреть с Кобринского моста в направлении
выезда из города.
С обеих сторон шоссе было обсажено развесистыми вербами, а
по откосу росли акации. Нынешняя правая полоса – это был протяженный, метров в
тридцать, откос с небольшим уклоном, плавно спускавшийся до самых домов.
Нечетная, от Мухавца, сторона Тришина была сильно опущена, и по сравнению с
домами через дорогу хаты стояли, словно в окопе.
Хотя шоссе шло на почти метровой насыпи, между ним и линией
заборов было настолько просторно, что откос переходил в покат, на котором могли
пастись коровы.
Вдоль заборов практически у каждого хозяина росла сирень. По
левую сторону покат был совсем пологий, на нем обычно играли дети. В сторону
Мухавца спуск был немного круче, а дальше к домам – вполне ровное пространство.
Возле 211-го и 213-го (в нынешней нумерации) домов откос был крутой, аккурат для
катания на санках. Разогнавшись, детишки плавно въезжали во двор к Пантелею
Кушнеруку – дяде Пантюше.
Когда в конце 60-х годов шоссе реконструировали, вторую
полосу подняли так высоко, что окна нечетных домов оказались ниже уровня
дороги.
Кстати, «за польских часув» шоссе было мощено булыжником, а
первый асфальт уложили пленные немцы, работавшие на восстановлении города и
дорог после войны.
В сентябре 1939-го примерно напротив домов Мартоси (Марфы
Денисюк) и кузнеца Василия Козла (ныне Московская, 219,
– недалеко от автобусной остановки
«Богданчука») комсомольцы соорудили «браму» для встречи освободителей –
простенькие, из трех увитых цветами штакетин, ворота на всю ширину дороги, чтоб
через них проходили красноармейские части. Еще одну «браму» сколотили у
Кобринского моста.
Парой недель раньше пришли немцы – молодые, упитанные,
красиво обмундированные. Как отмечают тришинские старики, вежливые. Но – чужие.
И тут известие: русские идут!
Александр Викторович Кирчук, которому в 1939 году было
четыре годика, жил с родителями в Лунинце. Спящего малыша растрясли ради
исторического события: «Красноармейцы!» Хорошо знавший русский язык отец,
учившийся в свое время в русской гимназии, с интересом общался на улице с
бойцами. А Саше то утро запомнилось багряным солнцем над лесом, возникла
ассоциация: красный рассвет – и красные пришли.
В Тришине для всех праздник, дела оставили, картошку никто
не копал – так ждали советскую власть. Прилетел слух, что русские вроде уже
возле Бульковского моста. 16-летняя Оля Лисоцкая (ныне Ольга Андреевна
Добролюбова) с подругой прыгнули на велосипеды, и к мосту – нету! Так многие
ходили в нетерпении кто к браме, кто дальше по шоссе. Тришинец Николай Кушнерук
взял трехлетнюю Женю, нарвали высоких ромашек – и тоже встречать.
Когда в конце концов увидели долгожданных братьев, были
поражены: длинные непригнанные шинели, боты с обмотками, шапки с «чубами»
(другие говорили «с антеннами» – первая реакция на буденовки)… Лица угрюмые,
подозрительные… Какое-то подразделение задержалось в Старом Тришине, две
недели провели на откосе шоссе под акацией, мерзли, но в хаты идти
отказывались, варили еду в котелках, пока холод все же не загнал на постой.
Но по одежке встречают, по уму провожают: пять лет спустя
эта непрезентабельная армия победит бравых лощеных немцев, избавив Европу от
фашизма.
И еще в этой главе, коль не предвидится повода, упомянем
незапамятную тришинскую достопримечательность – шлюз с «пшишлюзкем», то есть
прилегающим участком берега.
В 1939 году по приходе советов власть активно взялась за
канал с намерением развить судоходство. Спрямляли русло, укрепляли берега
оплетением – несколько поколений рыбаков потом спускались к воде по
квадратикам, похожим на сплетенную лозу. Старое русло Мухавца проходило левее,
ближе к Вульке и Пугачево, а перед войной прорыли другой, спрямляющий канал. По
сей день два русла и остались: Старый Мухавец заканчивается возле Ледового
дворца.
К земляным работам активно привлекли население. Местные шли
на канал охотно: устали от безработицы, а тут платили. Много работ велось
непосредственно в районе Тришина, всё вручную, таскали землю на носилках.
Тришинский шлюз официально назывался «гидроузел № 10» –
посредством его пропускали баржи и пароходы. Шлюз вмещал длину катера с баржей,
с двух сторон – ворота, до и после которых был разный уровень воды. Судно
входило в первые ворота, которые за ним закрывали. Пока набиралась вода,
пароход с полчаса ждал подъема уровня.
И в польское, и в советское время у тришинцев была традиция
заканчивать праздник прогулкой по шлюзу. Летом там было очень красиво. Посидят
с гостями за столом, а потом кто-то предложит: «Ну что, на канал?» – идут на
шлюз. Заходили возле водослива, а возвращались по мосту в районе нынешнего
Ледового дворца.
Хотите оставить комментарий? Пожалуйста, авторизуйтесь.