Первый год был тяжелым. Медицинская сестра госпиталя Нина Ивановна Ревицкая вспоминала: немцев привозили к ним похожими на скелеты, истощенными физически и морально. Многие страдали сыпным тифом и дизентерией. Мерли как мухи – от болезней и тоски: «Приходишь утром в госпиталь, а уже грузят, три-четыре за ночь». Это только в госпитале, в лагере статистика была своя.
Вел ее, к слову, Бенцион Бениаминович Касанов, бывший летчик, судьба которого заслуживает, чтобы отвлечься. На фронт его призвали из Витебска после окончания десятилетки. Уже определили в пехоту, и тут приехала комиссия. Приставили к столбу ростовой ограничитель и всех под ним прогнали. Кто не задевал, малышей – забрали в авиацию.
Касанов летал на штурмовике стрелком-радистом, несколько раз сбивали. И в конце концов был комиссован с поврежденной рукой.
После войны пошел во внутренние войска. В звании капитана был приписан к лагерю, вел учет военнопленных, их убыль, места захоронений. А параллельно учился в минском пединституте на историческом факультете.
Когда лагерь прекратил существование, Касанов нашел место в Доме офицеров, заведовал там библиотекой. Окончив институт, стал работать в школе. Был директором СШ № 12 и преподавал историю. На том не успокоился, окончил еще музучилище и организовал из учащихся оркестр, сам им руководил и играл на скрипке.
«Как катастрофическое положение отмечают бывшие военнопленные свое пребывание в брестском спецгоспитале № 5849, – пишет доктор исторических наук Анатолий Шарков, автор книги «Архипелаг ГУПВИ на территории Беларуси 1944–1951 гг.», – где в помещениях для лечения тяжелобольных отсутствовали окна, пол, не хватало медикаментов, перевязочного материала. В результате смертность в спецгоспиталях была очень высокой, особенно в зимние месяцы 1945 года».
Житель Киевки Петр Онуфриевич Козик вспоминал: «Умерших складывали на подводу, немцы сами же запрягались и везли на ул. Герцена (другие называют Ломоносова, но, вероятно, речь об одном и том же: улицы идут рядом. – В.С.), за Пионерскую, там скидывали в общую яму – что любопытно, не руками, а шестами, – пересыпали хлоркой и закапывали. Через какое-то время случилась такая весна, когда поднялись грунтовые воды, и жители не могли пользоваться колодезной водой».
Потом на месте захоронений разрешили строиться, сейчас там приусадебные участки и дома. Жившая в тех местах старушка жаловалась Козику, что ночью будто кто-то пугает: стучит и стучит.
«После того как пленных немцев отпустили, – продолжал Петр Козик, – на месте захоронений по распоряжению властей поставили кресты и сделали небольшое кладбище, даже наняли сторожа из местных. А потом все это снесли, заровняли и отдали под участки».
Была еще группа могил в начале улицы Светлой за зданием предприятия ВТИ. На одной могиле стоял крест, сваренный из трубок вроде кроватных дужек, и на нем немецкая надпись, что похоронен «оберст» – полковник.
Нарком внутренних дел БССР С. Бельченко в приказе от 11 ноября 1944 года потребовал от командования лагерей навести порядок в медико-санитарном обеспечении, не оставлять ни одного случая смерти без проверки и реагирования, пресекать попытки хищения продовольствия для военнопленных и предавать виновных суду.
Положение в лагерях стало постепенно улучшаться. Наладилось снабжение амбулаторий, лазаретов, спецгоспиталей, улучшилась санитарная обработка. К осени 1945 года был искоренен массовый педикулез, основная причина смертности от тифа.
Если в декабре 1945 года в брестском лагере № 284 было зафиксировано 22 смерти, то в январе и феврале 1946-го – 14 и 18.
В конце 1946 года уже НКВД СССР потребовал от своих территориальных органов незамедлительных действий, направленных на поддержание физического здоровья военнопленных. В лагеря были направлены комиссии, выводы которых анализировались и обобщались.
Василий САРЫЧЕВ
(Продолжение следует)
Хотите оставить комментарий? Пожалуйста, авторизуйтесь.