В начале августа 1944 года, всего через пару дней после освобождения города, молодежи стали нести повестки из военкомата. Василий Чеберкус со своими приятелями Лёней Деревянко и Ваней Толкуном пошли к гадалке Калиновской (не знаю имени), жила в Новом Тришине напротив кладбища.
Василию гадалка сказала, что вернется живой, а по Лёне и Ване замялась, не хотела говорить. Можно было понять, что видит нехорошее. Тогда, по молодости, ребята не придали большого значения: мало ли что тетка наплела, но так и случилось. Лёня сложил голову под Варшавой, а Ваня – чуть позже в составе Войска Польского.
К Калиновской на Тришин ходили еще при Польше. Ее знал весь Брест, но загадочного дара опасались, ходили при крайней нужде. Лидия Владимировна Гасипук рассказывала: в 1938-м отца дернуло уйти в Советский Союз. На что-то обиделся или стало невмоготу – собрал мешок и пошел.
На второй неделе мать не выдержала, отправилась к Калиновской. Гадалка разложила карты, что-то про себя побубнила, анализируя, и сказала: «Отсчитайте от сегодняшнего числа десять дней: если не придет, то уже и не вернется».
Мама считала.
На десятый день Лида пришла из школы, а ей: «Тише, на чердаке отец спит!» Две недели скитался по лесу, но перейти границу так и не смог. Наверно, на свое счастье: если бы перешел, на той стороне сразу бы и арестовали, сочли за шпиона. Как приятеля старшего сына: Леонид Сегенюк с благими намерениями перешел границу – и несколько лет провел в советской тюрьме.
Отца, может, вши спасли – так заели, не было сил терпеть. Вернувшись, с порога скомандовал: «Мать, воду грей, всю одежду – в печку!»
Вспоминала Калиновскую и еще одна рассказчица, Валентина Васильевна Антонюк, в молодости к ней разок ходила. Ворожея была с репутацией, хотя под старость про нее стали говорить, что начала подхалтуривать, сбывается не всегда.
Еще одна гадалка по фамилии Михнюк – цыганского вида, черная, необщительная – жила в Шпановичах со стороны реки. После войны была в годах, возрастом старше Калиновской.
В деревне ее звали Ворожбейкой или Американкой: муж «за польских часув» съездил на заработки в Америку, вернулся в конце 30-х. Привезенных запасов надолго не хватило, не были состоятельными даже по шпановецким меркам.
В ее роду все были смуглые – одного брата прозвали Индус (отличный, рассказывают, был пловец, запросто проныривал Мухавец; умер после войны от аппендицита), другого – Мурза. Сын Борис вернулся с фронта с покалеченной рукой – не сгибалась в суставе. У него была красивая, поставленная речь, работал диктором на железнодорожном вокзале.
Подростками, было лет по пятнадцать, сын подрался со своим тезкой Татарчуком, и тот ему навалял. Скоро помирились, и когда Татарчук опять был у Михнюков, мать попросила: «Ты Борьку больше не бей. Давай тебе погадаю». Разложила карты и предсказала долгую жизнь – что он умрет на 87-м году. В 2008 году, когда Татарчук рассказал это Лидии Гасипук, ему шел 83-й год – в юности этот срок казался бесконечным…
Сын Ворожбейки в молодости ходил за тришинской девушкой, но та отвергала, боялась, что мать колдует. Умерла совсем молодой, Борис убивался.
Хотите оставить комментарий? Пожалуйста, авторизуйтесь.