Когда на фронтах стало совсем туго, мужчин поселка всех возрастов стали забирать в армию. Призывали местных, а переселенцев оставили: враги народа, вдруг к немцам перейдут, в плен сдадутся…
И Валиного папу Григория Федоровича Шестака назначили председателем колхоза. Он не сопротивлялся в силу деятельной своей натуры, да и на что не пойдешь для семьи. Чудно как-то было: вчера еще неблагонадежный, лишенный прав, а тут – руководить хозяйством.
Мама тоже пошла работать за трудодни, жена председателя не могла отлынивать. Дедушка с бабушкой в силу возраста в колхоз не вступали. Жить стало полегче, появились корова, поросенок…
В колхозе работа от зари до зари. Отец мог спросить за дисциплину, хотя оставался человеком добрым, как его жизнь ни колошматила. Главным был в конторе, а дома командовала мама. Чуть что, дед на ее стороне, твердил: «Молчи, ты Наде ноги должен мыть, ногтя ее не стоишь!» За выпивки в основном чистил, мог пощечину закатить, сам трезвенник до мозга костей.
Год с небольшим председательствовал Григорий Шестак, а кончилось тем, что по выполнении поставок на свой страх раздал голодающим колхозникам просо из расчета триста граммов на трудодень. Недели не прошло, приехал уполномоченный с нарядом и разобрался: «Как был ты контрой, так и остался!»
Судила тройка, отправили на зону в Мугоджарских горах, на Южном Урале.
Семья оставалась в Рыбаковке. Отношение людей не поменялось, отговаривали маму уезжать.
Через несколько месяцев, продав часть одежды, мама с восьмилетней Валей отправилась на свидание.
До райцентра на санях, колхоз дал лошадь, а там на поезде. Общий вагон, все впритык, сколько набьется. Сидя дремали, сошли на станции Акбулак и дальше на розвальнях, широких санях с тремя полозьями, как у боярыни Морозовой. По заснеженному льду переехали Урал и через несколько часов добрались до маленького затерянного поселка. В километре проволокой и вышками был огорожен лагерь отца.
Переночевали в поселке, а утром поволоклись по сугробам, Валентина Григорьевна всякий раз плачет, когда смотрит «Вокзал для двоих».
Свидание проходило в помещении приспособленного барака, разделенном на две части густой, палец не просунешь, металлической сеткой от стены до стены, высотой до самого потолка.
Привели одновременно с десяток осужденных, и родственники старались друг друга перекричать, это было ужасно.
На отце был темный ватник с номером на рукаве, кирзовые сапоги и шапка со свисавшим ухом. Свидание короткое, всего минут пять, и каждый орал своему, стараясь успеть сказать нужное.
Валя была потрясена этим ором и слезами в глазах отца.
По возвращении мама решила уезжать, и той же зимой они перебрались в Мартук – районный центр километрах в пятидесяти от Рыбаковки. Мама устроилась на швейную фабрику, выпускавшую брюки и гимнастерки.
Шила на дому, сюда можно было брать две нормы. Сутки не поднималась из-за машинки, чтобы оставить свободным второй день. Покупала на рынке большой мешок махорки и на подножке скорого поезда ехала с Валей за 75 километров в Актюбинск. Там вставали недалеко от проходной номерного завода, и мужики покупали у них по стакану махорки. Распродав мешок, шли на рынок и обратно в Мартук везли еду – деду, бабе и себе.
Проводникам не дашь в лапу – дверь в тамбур не откроют. И висели с мамой на подножках – иногда на одной, иногда на разных, схватившись за длинную ручку и трясясь от холода и страха.
Таких было много, висели гроздьями на всех подножках, рискуя свалиться под колеса. Валя не могла понять, зачем мама тащила ее в такую даль, пока та не призналась: брала как свидетеля. Столкнуть с подножки, забрав деньги или мешок, было что плюнуть.
Раз так вышло, что мама подсадила Валю на подножку, а сама не успела, и девочка поехала одна в свет. На первой остановке ее обнаружил дежурный с фонарем: «Слази, что тут делаешь?» Отвел в каморку, напоил кипятком. Валя вся изревелась и уснула, потом дядька разбудил: «Пойдем встречать твою маму!»
И действительно, следующим товарным приехала мама.
Отец в сорок четвертом пошел на фронт: лагерникам предложили искупить кровью. На сутки отпустили в Мартук повидать родных – пришел проститься. Эшелон отправлялся ночью, мама растрясла: «Вставай, отец уезжает!»
Вышли втроем, на улице холодища. Со сна бил озноб. Отец Валю долго целовал: «Помни меня, может, не увидимся!» Но повезло, выжил, закончил войну в Румынии. Прослужил еще года полтора и осенью сорок шестого вернулся сержантом.
Валя пришла из школы, а бабушка говорит: «Знаешь, кто к нам приехал?..» Девочка закричала: «Папа!» — ворвалась в комнату, а он сидит. Это было уже в Бресте.
Хотите оставить комментарий? Пожалуйста, авторизуйтесь.