Прошлым летом после турнира памяти Леонида Стаецкого Сергей сказал мне странную фразу: «Я приехал последний раз». Чего не наслушаешься в банкетных парах, когда идет градус и продолжают «гудеть». А он, видно, предчувствовал. Или знал.
Могучий полузащитник брестского «Динамо» времен Румбутиса. Он из тех, о ком есть что вспомнить.
Во время Великой Отечественной мастеров мяча берегли от передовой – отправляли пылить на полях Подмосковья. И сейчас берегут.
С Домашевичем вышло иначе. Запёрли в Афган как раз за то, что футболист, дело было в восемьдесят четвертом.
Лунинецкий парень играл на турнире «Хрустальный мяч» за пинскую СДЮШОР. Парой лет раньше, в восьмидесятом, в составе команды Брестской области стал чемпионом Молодежных игр – с Герасимуком, Кудеем, Хлебосоловым, Шмоликом… А на «Хрустальном» покатило у пинчан, здорово тогда шли, конкурировали с минскими фаворитами в юношеском чемпионате. Домашевич был мотором, организатором, бил с обеих ног. Но в апреле полсостава забирали на срочную, а турнир по системе «осень-весна» заканчивался летом. Тренер и попросил призывных ребят написать заявления в военные училища: получите отсрочку, а там разберемся.
Человек шесть-семь таких набралось – кто в артиллерийское, кто в танковое… Домашевич – в военно-политическое: все равно куда писать. Как дошло до экзаменов, не поехал.
Параллельно с «Хрустальным мячом» он уже играл во взрослом чемпионате за «Машиностроитель» (Пинск). Забил солигорскому «Шахтеру» и глянулся его тренеру. У горняков серьезно было поставлено, обещали отмазать от армии. Но не сработала двойная страховка, не решили вопрос ни одни, ни другие. Военкомат встал на дыбы: пойдешь, …, на душманов!
Сергей рассказывал, мать в слезы, отец за курево. А сам ничего: Афган так Афган. Беспечная глупость молодости, когда не верится, что с тобой что-то может случиться.
Здоровья вагон – в учебке начал с того, что заехал в пятак ретивому сержанту. Сошло как-то с рук, спустили на тормозах и стали готовить. Кто похитрее, сдерживался, не блистал в боевой и политической, приволакивал ногу на кроссах, а этот на свою голову везде в первых. И попал в «список 22» – столько отбирали в афганскую команду. На последней комиссии перед генералами было не отказаться.
– Готов, сынок, выполнить интернациональный долг?
– Так точно…
В самолете хорохорились: «Эй, душманы, идите сюда!» – а после посадки шуток не стало. Жара до невозможности дышать, ноги проваливались в размякший асфальт, как в кашу. Здесь предстояло жить полтора года.
Или умереть, что вернее. Еще не было обстрела, но чувствовалось дыхание смерти. Как в воду глядел: из двадцати двух семнадцать вернутся домой «грузом 200». Удел саперов – везде первыми, хоть в горы, хоть в кишлак. Смертники: на любом марше их бэтээр впереди разведки, от основной колонны километра за два-три. Саперам доставалась любая засада, но главное – мины. Ехали верхом на броне, чтоб сбросило в случае подрыва – хоть какой-то шанс. Обшаривали глазами дорогу, выискивая дуру или растяжку. Чуть сомнение – «Стоп! К работе!»
Саперный расчет – восемь человек, на задание выезжали фактически отделением, на палатке оставались двое дежурных и пекарь, которого страх одолел после первого боя. Затрясся: куда угодно – под суд, в дисбат… И сделали его пекарем, остальные воевали.
Перед колонной главное – не зевать. Знали опасные места. Едут по колее, не понравилась ямка – остановились, проверили. Свежая мина чем-то да проявлялась, опыт и интуиция срабатывали.
Попадались напичканные цацки, магнитофоны. Раз обнаружили 350-килограммовую авиабомбу, аккуратно с ней поработали. Расчищали минные поля.
Особая статья – необезвреживаемые. На смертях научились определять. Итальянскую станешь раскручивать, а она замыкает контакт, взрывается в руках – много саперов так полегло.
Самое поганое, вспоминал, на войне – страх. «Висит на подсознательном уровне, его надо куда-то девать. Ты идешь первым, назад дороги нет. Потом привыкаешь ко всем этим обстрелам, минным полям…»
Справишься ли и как скоро – во многом определяет первый бой. Домашевича по приезде откомандировали в Лашкаргах, а там сразу отправили «на войну». Группа шла на задание, требовалось обеспечить проход и отход. Искать и обезвреживать – обычное саперское дело, знакомое по учебке, только вместо муляжей – мины, и пули свистят.
В том бою осколочной подорвало взводного, выбило глаза. И не нюхавший пороху младший сержант принял взвод. Через неделю дали сержанта и назначили на должность замкомвзвода.
Ответственность еще та, от тебя зависят жизни. При обнаружении мин командир взвода с брони не спускается, остается на связи, на нем общее руководство. Оперативное – на сержанте, старшем расчета. Сергей сам разминировал, и подсказывал, и принимал решения.
В подозрительных местах спешивались – и вперед: двое с «кошками», двое со щупами… Главное, не попасть на управляемую, здесь уже кому как написано: «дух» из укрытия видит, что нашли, и нажимает кнопку.
После щупов шли миноискатели. На крупные операции подбрасывали кинологов, собаки безошибочно определяли.
Мир сузился до войны. Не верилось, что где-то нет взрывов, и сверстники играют в футбол, и есть клубы, девушки, концерты. Здесь – только кровь, смерть и столько мин, что о шансах дотянуть не задумывались. Отправляясь в «командировку», которая могла длиться и месяц, оставлял штук пять заранее приготовленных писем. «Нормально, мама, почти курорт», – и дневальный раз в несколько дней брал с тумбочки и отдавал почтальону.
Желание выжить пришло перед дембелем, но задачи надо было выполнять. Ведя колонну, потеряли взводного – взрывом вскрыло череп. Врачи говорили, умрет через час, но вертушка доставила в Кандагар, потом самолет в Союз – и вроде выжил.
Комбат сказал Домашевичу взять колонну на себя: проведешь без подрыва – дембельнешься первым. Он провел.
Батя слово сдержал, подписал документы на первую партию.
На вокзале в Ташкенте раздали деньги – и всё. Свобода! Поехали к другу на Урал, праздновали возвращение. Отмечали долго, домой добирался месяц. В форме, с медалью «За отвагу». Представлен был ко всему, к чему только можно: орден Красной Звезды, «За боевые заслуги», «За воинскую доблесть». А пришла только «Отвага», и то под самый дембель, остальное затерялось где-то или затерлось. Может, найдется еще, хотя… Никто из спецназовцев, добывших переносные зенитные «Стингеры», за которыми охотились и за которые сулили звезду Героя Советского Союза, обещанного не получил.
Наградой Сергея Домашевича было возвращение.
Куда себя деть на гражданке, не представлял. Становясь на учет, не стал искать гадского того майора: документы в окошко и ушел. Помаялся три положенных месяца и собирался возвращаться к родителям в Лунинец. Но встретил ребят, с которыми играл: «Давай к нам на завод, у нас освобождают».
Он сомневался, 120 килограммов, два года не видел мяча. Но уговорили: потренируешься, там видно будет.
За службу играл всего один раз. Срочно поставили за советников против команды Афганистана. Бутс не было, кеды на два размера меньше. В середине первого тайма порвались. Сел на скамейку к привычным сапогам, на том армейский его футбол и кончился. Советники проиграли.
Чтоб держаться в форме, по утрам бегал кроссы, два круга по пустыне вокруг расположения части вдоль постов внутренней охраны. Не толстый был – плотный, и жара ведь, отсутствие воды, но вес пёр. Килограммов тридцать набрал за службу.
Устроился на завод, стал тренироваться – ноги помнили. Вес помалу сошел, команда получила лидера.
А потом его увидел Румбутис. Брестское «Динамо» играло в Пинске товарищеский матч, и могучий хав изрядно помял его среднюю линию.
После матча главный тренер брестчан подошел к Сергею: «Давай к нам!»
Василий САРЫЧЕВ
(Окончание следует)
Хотите оставить комментарий? Пожалуйста, авторизуйтесь.