Часть значимых для истории Бреста тришинских хроник – подготовка
немцами обороны весной-летом 1944 года, советское наступление и первые недели
реадаптации – просятся быть придержаны, пока их нагонит общее повествование.
Так и поступим, но прежде, чем отложить затянувшуюся тришинско-гузневскую
тематику, выполним обещание рассказать про Собачевку.
Сегодня мало кто знает, что ответвляющаяся от Московской
нынешняя улица Богданчука – это отнюдь не Гузни. Раньше здесь вдоль шоссе шло обширное
поле, а деревня начиналась далеко вглубь. Метров четыреста надо пройти до
поросшего камышом болотца – только за ним исконные Гузни. Сегодня от той
деревни в лучшем случае половина домов осталась, прочие – новые или перестроенные
в коттеджи.
Это была небольшая деревенька, заканчивавшаяся выгоном,
памятным нынешнему поколению как вещевой рынок, – тем самым выгоном, где немцы
едва не расстреляли всех гузневских жителей. Последним к реке стоял дом хозяина
Скуратовича, не доходя до красивого нового коттеджа из красного камня.
Выросшее по другую сторону от болотца в направлении «Короны»
поселение – это все приезжие, что построились после войны. Когда в 1950 году на
тришинских землях создали «Молодую гвардию», сюда потянулись из дальних
деревень. Писали заявление о приеме в колхоз и работали, пока дом не построят. То
же было и в Тришине: погребенные ныне под заводами, а тогда новые улицы Речная,
Голубая, Мухавецкая – были сплошь из домов приезжих.
А по другой стороне шоссе стали быстро подниматься хаты,
образовав зону (от ул. Богданчука в сторону БИСИ), прозванную коренными
жителями Собачевкой. По основной версии, здесь с незапамятных времен был
пустырь, только собаки бездомные бегали. И вот недавно уроженка Гузней Надежда Остапук
подсказала другую идею: во времена ее детства район называли не «Собачевка», а
«Шабашовка», в смысле, что жили здесь приехавшие на шабашку – в колхоз, на
«кирпичку», еще куда – и осели.
Последним перед Собачевкой стоял дом Федора Пулы
(Московская, 253). Сразу за участком плескалась Пулына яма – озерцо, со дна
которого когда-то выбирали глину для кирпичного завода. Со стороны Гузней берег
был глинистый, обрывистый, а со стороны Московской – песчаный, пологий. Застоя
воды не было, бил родник. Сюда ходили купаться, была приличная глубина, до
войны утонула девочка.
По другой стороне Тришин был только до улицы Советской Конституции,
последним стоял дом Николая и Агафьи Борщевских, во дворе которых росла красивая
елка, та самая, что по сей день украшает вход музыкальной школы. Впрочем,
единого мнения, как всегда, нет: по утверждению других стариков, за елкой стоял
еще дом сестры Борщевского, по мужу Головчинер, и следом – дом Недвецких.
А после войны вдоль шоссе пошли строиться погорельцы с
хуторов, их дома шли по Московской подряд без разрыва, поскольку улицы Советской
Конституции или какой бы то ни было примыкающей дороги не было, а тянулись болото
и поля.
Неподалеку от нынешнего магазина «АЛМИ» (бывший ресторан
«Юбилейный») на радость ребятне стоял взорванный еще при царе капонир форта –
песчаная горка с остатками окопов. Ее не засевали, и дети ходили сюда играть. Популярной
мальчишеской забавой было, разобравшись на две команды, бомбить капонир камнями.
Толику П., будущему футболисту брестского «Локомотива», во время такой игры
камнем разбили голову. Кстати, начинал он играть за тришинскую команду: там,
где сейчас ледовый дворец и легкоатлетический манеж, в 50-е годы было
футбольное поле колхозного стадиона.
Фотография, датируемая маем 1931 года, не имеет отношения ни
к Собачевке, ни к Пулыной яме – просто воскресный тришинский день. С утра шли в
кладбищенскую церковь, ту самую, что с третьей попытки спалит атеистическая
молодежь в семидесятые, потом обедали – и выходили на улицу. Такой был обычай. Работать
в праздник нельзя, а развлекаться нечем, вот и сидели принаряженными.
Пройти по шоссе – весь Тришин на лавочках вдоль забора со
стороны улицы. Общаются, семечки лузгают – и так до вечера, пока коров с
пастбища не пригонят.
Хотите оставить комментарий? Пожалуйста, авторизуйтесь.