Основателя брестской детской хирургии Ричарда Викентьевича Абрамовича называли асом классической хирургии. Сегодня он находится на заслуженном отдыхе, но его мысли, воспоминания и наблюдения – бесценны. Предлагаем вниманию читателей интервью с хирургом, взятое несколько лет назад.
– Начнем с провокационного вопроса. Современные новинки медицинской науки – медтехника и фармакология – своими возможностями почти превзошли и сказочные живую и мертвую воду, и волшебную палочку. Медицина идет вперед в сапогах-скороходах. Но ведь только в сказках чудеса не имеют «обратной стороны»?
– Да, и эта обратная сторона очевидна: простые задачи не требуют от интеллекта врача сверхвозможного. Следовательно, он уже не получает таких вызовов и не вырастает над собой до таких вершин, как умы и умения наших старых докторов. Например, сверхсложные задачи интенсивной терапии и выведения больного из тяжелейшего послеоперационного состояния легли на плечи анестезиологов, реаниматологов и интенсивистов, а хирурги занимаются простым рукоделием, да и тут на помощь часто приходит техника. С одной стороны, это очень хорошо. С другой, неизбежно сказывается на напряженности профессионального поиска.
– Можно ли как-то этому противостоять? Вот про Вас, например, и коллеги, и пациенты говорят, что Вы «умеете всё».
– Я благодарен районной больнице, где проработал много лет. Это была настоящая школа жизни, которой я обязан всем своим опытом, – там было и акушерство, и хирургия, и оториноларингология. Я старался быть всюду, даже там, куда меня не звали. Точно так же я вел себя потом и в областной больнице. Мы, детские хирурги, дежурили в больнице наравне со «взрослыми», и я считаю, что это было очень правильно. Я не ленился пойти на операцию с гинекологами, с онкологами, на резекцию желудка, на холецистэктомию. Когда было нужно, делал трепанацию черепа. Только так рождается хороший врач.
Сколько я был на учебе, сколько привозил новых методик из Москвы, Киева, Минска, Тбилиси, Ташкента… При этом важно не просто посидеть в кресле, а слушать внимательно. Потом пообщаешься с человеком, который делал доклад, скажешь ему свое мнение, он тебе свое, все остается в памяти. Возвращаешься домой и начинаешь испытывать то, о чем узнал. Надо постоянно учиться. Медицина ведь постоянно в движении.
– Среди молодых ребят многие наверняка задумываются о профессии хирурга. Какие качества нужно растить в себе и развивать?
– Хирургия – это тончайшее рукоделие, но на первом месте у хирурга все-таки должна стоять голова. Нужно учиться мыслить, тренировать память, никогда не останавливаться, много читать медицинской литературы и постоянно совершенствовать технику.
Один из лучших хирургов, которого я знал, заведующий хирургическим отделением Пинской городской больницы Олег Феодосьевич Макаревич, кандидат наук, толковейший доктор. Его характерная черта: он никогда не стеснялся поучиться. Когда я привез из Москвы новую технику грыжесечения и рассказал ему о ней, он попросил показать. Подобрал пять больных детей и вызвал меня по санавиации. Я оперировал, а Олег Феодосьевич, у которого уже было 40 лет хирургического стажа, ассистировал и смотрел, как лучше удалять грыжу ребенку. Когда мы закончили, он сказал: «Вот теперь я знаю». То есть он не стеснялся учиться и в том возрасте, когда человек, казалось бы, уже все знает и умеет!
– Есть ли в хирургии место творчеству, интуиции?
– Есть. К каждой операции надо подходить творчески. Не бояться нестандартных решений, пробовать то, что кажется лучшим решением, и учитывать потом свой опыт. Удачные находки, успешные решения нужно обязательно внедрять в практику! Тогда врач действительно растет, развивается. Если человек мыслит шаблонно, хорошим врачом он быть не может. Сначала голова, потом руки. Сначала мысль, знание, оценка ситуации, а потом уже вмешательство. Вот тогда больной получит от хирурга настоящую помощь.
– За все десятилетия работы Вы не имели ни одной жалобы от пациентов и их родственников. Такая всеобщая любовь к доктору – большая редкость. В чем секрет Ваших взаимоотношений с больными?
– У меня есть профессиональное правило: я никогда не останавливал больного, который хочет мне излить свою беду. Я выслушиваю.
– Наверное, это бывает тяжело — выслушать до конца?
– Бывает тяжело, иногда закипает и раздражение, но молчу, потому что надо слушать. Есть пациенты, которые говорят очень долго. Тогда я спрашиваю: «Вы мне скажите конкретно, что вас беспокоит». А он опять — «ля-ля-ля…» И приходится слушать. Если бы я прервал и сказал, что занят, доверие сразу было бы потеряно. А так выслушаешь, поговоришь, где-то согласишься, где-то возразишь, устанавливаешь контакт – и с человеком можно работать. Многое приходит с опытом.
– В одном словаре прочла, что слово «врач» произошло от слова «врать», что в исходнике значит «вселять надежду». Не думаю, что врач должен быть обманщиком, но, наверное, хороший доктор – тот, после общения с которым человеку становится легче.
– Я полностью согласен с этим. Если после общения с доктором легче не стало, лучше поискать другого. Но я никогда не обманывал своих пациентов и их родителей. Например, поступает в отделение ребенок. Я говорю: «Надо положить». Родители спрашивают: «А что с ним?» Честно отвечаю: «Я не знаю. Но в данный момент у него острый живот. Это может быть аппендицит, может быть прободная, может быть что-то с кишечником, а если девочка, возможна гинекология. Мне надо за ребенком понаблюдать и сделать вывод. Позвоните мне через два-три часа, я вам скажу, что у ребенка». И родители к таким словам относятся с доверием.
– А пресловутая «ложь во имя спасения»?
– Ложь «во имя спасения» хороша, если она на самом деле приводит к спасению. Горько бывает больному, когда врач обещает, что «все будет хорошо», а результат оказывается печальным. Я убежден, что лучше никогда не врать, лучше всегда говорить правду. Но правду, в которой найдется место надежде.
– Как Вы готовитесь к операции?
– Продумываю ход операции. Оцениваю анатомические особенности пациента, учитываю, где больше всего у него болит, и уже исходя из всего этого намечаю план. Это обязательно, даже если ты каждый день делаешь эту рутинную операцию и кажется, мог бы оперировать с закрытыми глазами. Но все равно ты обязан подумать о непредвиденных осложнениях, заранее продумать свои действия в разных вариантах. Тогда операция идет быстро и хорошо.
– Чувствуете ли Вы в своем служении помощь Божию?
– Никогда не задумывался над этим. Хотя моя мама, набожная католичка, очень хотела, чтобы я стал священником. Но я стал врачом. Сейчас многие люди носят или надевают на операцию нательный крестик. Они верят. Это хорошо. Готовят к операции малыша семилетнего, медсестра ему говорит: «Надо снять крестик», а он держит его и не дает. Я всегда говорю: «Не трогайте, малыш верит. Пусть крестик останется на нем». Многие взрослые люди, перед тем как им дадут общий наркоз, целуют свой нательный крест. Сейчас у нас в больнице устроили часовню, туда приходят священнослужители, там идет церковная молитва. Священник приходит покрестить ребенка, поговорить с мамой – это ведь и психологическая помощь, а значит, очень хорошо.
– Неужели, постоянно работая на грани жизни и смерти, Вы никогда не чувствовали присутствия в человеке души, присутствия в мире Творца?
– Да, у меня были случаи, когда с медицинской точки зрения ты как профессионал заведомо знаешь, что ничего не получится: этот человек не поправится, он должен уйти. Но он вдруг буквально воскресает и идет на поправку. Этого я не могу объяснить, но это есть.
Беседовала Юлия ЛОГАШЁВА
Хотите оставить комментарий? Пожалуйста, авторизуйтесь.