Первую часть воспоминаний мы прервали на том, как деревенский мальчик из беловежских мест оказался с отцом и сестрами в Евпатории, куда их привез эшелон беженцев Первой мировой. С двумя церковно-приходскими классами за плечами он сам разыскал школу и попросил себя записать – единственный беженский ребенок, пожелавший учиться.
Продолжим повествование.
Прошло около месяца. В один воскресный день я дома готовил уроки и играл со своей племянницей Шурой, когда к нам в комнату в сопровождении обслуживающего персонала нашего дома вошла дама и с ней два мальчика. Она осмотрела комнату и обратилась ко мне, спросила, как меня звать и где учусь. Я показал свои отметки. Дама меня похвалила, а мальчики дали нам с племянницей конфет и пирожное, это было мое первое знакомство с такими лакомствами. На второй день в школе классная руководительница сказала, что сегодня после уроков мы пойдем к попечительнице над беженцами госпоже Аверкиевой, она просила привести.
После занятий мы с Клавдией Цизоровной сели в трамвай. Он меня поразил, а еще больше — море, вдоль берега которого мы ехали. В тот день все для меня было новое и неизвестное.
Мы подошли к парадной двери трехэтажного дома, и наставница нажала кнопку звонка. Пока мы поднялись по лестнице на третий этаж, нас уже ожидала у открытой двери девушка. Я не мог себе представить, откуда она узнала, что мы идем к ним. Девушка провела нас в гостиную, на стенах были картины, а на столе – множество журналов. На полу лежал красивый ковер, а стулья были такие мягкие, я даже боялся на них сидеть. Через некоторое время из других дверей к нам вышла дама, в которой я узнал посетительницу нашего беженского дома. Дама поздоровалась с классной наставницей, погладила меня по голове и, вызвав звонком девушку, велела отвести меня на кухню и накормить. Как я потом узнал, девушка была горничной, а еще были кухарка и няня.
Я часто слышал от отца и сестер, что господа едят вилками из тарелок всякие вкусные кушанья. И вот вижу: кухарка наливает мне в тарелку какой-то жирной воды и всыпает в эту воду каких-то белых сухарей. У господ это называлось бульон. Дали мне серебряную ложку, и я стал хлебать – несколько ложек набрал полные, а дальше никак не мог ничего из тарелки зачерпнуть. Признаться, я толком и не разобрал вкуса этого бульона. После этого на еще меньшую тарелочку мне положили котлету и дали эту знаменитую вилку. Тут я совсем растерялся, но, помня рассказ отца, взял вилку и стал накалывать котлету. Однако при всем старании мне это не удавалось, котлета рассыпалась, я не мог наколоть ни кусочка. Женщины поглядывали в мою сторону и улыбались. А я наблюдал за ними и как только видел, что они не смотрят, хватал котлету пальцами и клал в рот. Из-за такой муки я и этого вкуса не почувствовал, весь облился потом, пока осилил эту злополучную котлету.
Через некоторое время после этого мучительного обеда вошла госпожа и спросила меня, согласен ли я остаться у них жить. Я ответил: да, если пустит отец. Она сказала, что с отцом уже пообщалась, звонила на рыбный завод, где он работал, и отец дал согласие с большой радостью. Так я остался жить в их семье.
Госпожа велела горничной и няне приготовить ванну и меня выкупать, а сама позвонила в магазин, чтобы доставили белье, верхнюю одежу и обувь, указав приблизительно мои габариты. Пока грелась вода, все было доставлено, включая дюжину носков и носовых платков. Ванна готова, няня с горничной ведут меня в ванную комнату и принимаются раздевать. Мне, признаюсь, было так совестно, однако я должен был терпеть.
Наконец я раздет, быстро влезаю в ванну, и меня начинают мыть – к моему удивлению, пахнущим мылом. После ванны меня одели во все новое и, как мне показалось, неудобное, даже трудно было ходить. Мою старую одежду тут же сожгли в печи: в ней было немало паразитов. После этого няня провела меня по комнатам, от увиденного у меня разбегались глаза. Мы вошли в большую комнату с большим столом и мягкой мебелью и огромным, как мне показалось, буфетом с красивой посудой. За столом уже сидела вся семья. Госпожа встала из-за стола и стала меня знакомить с каждым присутствующим. Первым подвела к будущему отцу, он меня очень удивил своей толщиной. Он подал мне руку, которую я поцеловал, что, похоже, доставило ему удовольствие, и спросил, как меня звать. Я назвал имя и фамилию. Дальше госпожа познакомила со своими сыновьями Николаем лет 13-ти и Владимиром лет 11-ти, мы пожали руки.
Так у меня появилась новая семья – мама, отец и два брата. Мы занимали весь третий этаж дома на самом берегу моря. У нас было 11 комнат, большой балкон со стороны моря, комната прислуги, кухня, большой коридор и все удобства. Мне объяснили, что без разрешения нельзя заходить в кабинет отца, спальню взрослых и будуар матери. У нас, детей, была комната для приготовления уроков и спальня, в нашем распоряжении был балкон, на котором мы играли. За столом меня посадили между названными братьями, налили мне какао, на столе стояли такие кушанья, что я не знал, как их есть и с чего начинать.
Отец стал меня расспрашивал о войне и о нашем путешествии. Я, что умел, отвечал, употребляя много белорусских слов. Отец не все понимал, тогда мать ему переводила, она была родом откуда-то из наших краев. За столом я старался повторять все за братьями: они тянули какао из чашки, то же делал я, они накладывали то или другое кушанье — я брал то же. Так с ужином в этот раз обошлось благополучно.
После ужина братья повели меня в детскую и стали мне читать какую-то сказку или рассказ. Я слушал невнимательно, мне очень хотелось в уборную, но сказать я постыдился. Решил, когда ляжем спать, потихоньку выйду во двор и оправлюсь.
И вот пришло время сна. Мою новую кровать поставили с кроватями братьев в детской спальне. Няня пришла нас раздеть и уложить наши платья, но я быстро разделся сам и лег в приготовленную постель с надеждой, что братья скоро уснут и мне удастся выбежать во двор. Я лежал тихо, притворился, что сплю.
Когда мальчики засопели, я тихонько поднялся и подошел к двери, нажал на ручку, но не тут-то было. Дверь оказалась запертой. Тут я не на шутку испугался, потому что дальше терпеть не мог, желудок мой разрывался. Мой плач услышал Николай, спросил, чего я плачу. Я признался и сказал, что очень болит живот. Он, видимо, догадался и сказал, что там в углу стоит ночной горшок. Я слышал и от деревенских жителей, что господа и их дети ночью справляют потребности в такие горшки. Я стал искать этот злополучный горшок и увидел его в углу комнаты таким красивым и чистым, что просто усомнился, как в него можно оправиться и даже вообще на него сесть. Выдвинув горшок из угла, я постарался оправиться в него, не садясь, но так как меня очень раздуло, все содержимое желудка вышло сразу – мимо горшка.
После такой неудачи я решил, как только утром откроют дверь, убежать и никогда больше не появляться на глаза этим людям. Одевшись, я сел на кровать и стал ждать утра. Но проснулся, лежа в кровати. С ужасом посмотрел в злополучное место, но на полу была идеальная чистота и горшок стоял тоже чистый и красивый. А главное, никто с меня не смеялся, ни о чем не спрашивал, и я подумал, что это был просто сон.
Няня отвела меня в туалет и рассказала, как здесь нужно обращаться. Я долго боялся спускать воду в унитаз, мне казалось, что вода зальет все помещение. И еще долго я поскорей убегал, не успевая дернуть за цепочку.
P.S. Использована картина художника Николая Богданова-Бельского.
Василий САРЫЧЕВ
(Продолжение следует)
Хотите оставить комментарий? Пожалуйста, авторизуйтесь.