Признаться, я никогда не верил в преднамеренность действий последнего генсека, который (по мнению многих его патологических ненавистников) якобы умышленно вел Союз к развалу. Пусть они сегодня, если хотят, помянут его всуе. Горбачева вряд ли можно назвать успешным лидером, или выдающимся, как зачастую называли его предшественников во время или сразу после их царствования. Но Горбачев, пожалуй, впервые за тысячелетнюю историю России и постсоветского пространства послал людям весьма недвусмысленный сигнал: хватит «выдающихся»! Чиновники, руководители – такие же люди. Они, как и все, тоже могут ошибаться.
Многие этот сигнал услышали. Некоторые даже сумели воспользоваться. Как, например, брестчанка Мария Михайловна Гладун, в ту пору молодая секретарь райкома партии Московского района. Будучи на совещании в Москве, она смело и открыто возражала лидеру КПСС, жестко его критиковала. В догорбачёвские времена за такое можно было в лучшем случае лишиться карьеры… Для большинства граждан Страны Советов этот горбачевский посыл так и остался неуслышанным или непонятым. Желание, а главное, способность брать на себя ответственность нельзя прописать в решениях Пленума ЦК КПСС. Это приходит с годами. Возможно, приди Горбачев (или подобный ему лидер, готовый бросить вызов системе) на полтора-два десятилетия раньше или позже, история распорядилась бы по-другому. Но история, как известно, не приемлет всяких «если бы».
«В СССР радикальные преобразования могли быть начаты только сверху руководством партии. Общество после нескольких десятилетий тотального контроля и подавления любой инициативы не было готово к самоорганизации и не могло выдвинуть лидеров, способных взять на себя ответственность за реформы. На первых порах преобразования могли быть направлены только на совершенствование существующей системы и проводиться в ее рамках. Резкий разрыв с существующей формулой власти, политическим языком и традициями был невозможен», – говорил Михаил Сергеевич в одном из своих интервью, уже после ухода из власти.
Кстати, само крылатое слово «перестройка», которое, конечно же, не Горбачев придумал, хотя у многих оно по-прежнему стойко ассоциируется с его персоной, имело поначалу весьма широкий смысл. Условно говоря, дав обществу ясный ответ на вопрос «Что делать?» (реформировать страну, прежде всего экономические основы, чтобы выжить), он не прописал четкого алгоритма предстоящих действий. Шел по наитию.
В идеологии намеревался ослабить догматические вожжи и заново открыть «хорошего Ленина» в противовес «плохому Сталину». Во внешней политике — завершить ядерное противостояние с Западом (пожалуй, то немногое, что ему удалось). В экономике — придать ускорение экономическому росту. Но опять же – без четкого и ясного ответа на вопрос «как?». Общество, созревшее к переменам, но привыкшее ждать от власти готовых рецептов и волшебных пилюль, так и не смогло по-настоящему «встроиться» в перестройку.
Он искренне верил, что в социализме ленинско-марксистского толка кроются колоссальные внутренние резервы. Стоит только их вскрыть, как открыли в 1960-е сибирскую нефть, и «процесс пойдет». Процесс, действительно, пошел, но не туда, куда хотели направить его авторы реформ.
«Я никогда не скрывал и сейчас не отрицаю, что рассчитывал на КПСС, видел в ней механизм реализации перестройки. Миллионы членов партии, многие партийные руководители в центре и на местах были за новую политику, но в своих поездках по стране, в разговорах с людьми я убеждался, что энергия перемен разбивается о стену сопротивления партийной и управленческой номенклатуры… Мне и моим единомышленникам стало ясно: если по-настоящему не вовлечь в процессы обновления самих граждан и если не произойдет разделение партии и власти, то политика перестройки зайдет в тупик. Пришло осознание необходимости политической реформы», – скажет позднее последний руководитель «направляющей силы советского общества».
Гласность, как и все остальное в перестройке, начиналась сверху. Для советского руководства она означала говорить правду своему народу о состоянии страны и об окружающем мире. Гласность – обратная связь с народом, который, по сути, впервые получил возможность говорить, что думает, в том числе неприятные начальству вещи.
Вот мнение еще одного современника, одно время единомышленника первого и последнего президента СССР, известного в России экономиста и политика Григория Явлинского. Оно, на мой взгляд, весьма точно отражает суть эпохи Горбачева и главные причины неудач его реформ:
«Вначале надо бы сказать, что это такое — перестройка. Разговоров было очень много, но по существу смысл того, что тогда произошло, был исключительно в одном: на высшем уровне было принято решение, что люди могут говорить публично то, что они думают, и их за это не только не уничтожат и не посадят, но даже не уволят с работы. Этого никто не ожидал, ничего подобного не было с октября 1917 года. Появилась свобода слова, и ушел страх. Всё. Остальные процессы развивались как следствие…»
В этих словах опытного политика, пожалуй, кроется ответ на главный вопрос, который почти всегда задают как сторонники, так и противники Горбачева своим оппонентам: в какой стране вы хотели бы жить – в великой или нормальной? Смеем предположить: выбирая между двумя этими трендами, Михаил Горбачев хотел все же построить нормальную страну. Почему не получилось? Опоздал на 20 лет?.. Действовал не теми методами?… Не понял менталитет и запросы общества?.. На эти вопросы историки и политологи еще долго будут искать ответы. Хотелось бы только, чтоб они были основаны на фактах, а не высосаны из пальца, как нередко бывает.
Пока же можно говорить о вещах вполне очевидных и бесспорных. Горбачев был самым либеральным лидером страны за весь XX век. Но во многом самоуверенным. Его шестилетнее правление – скорее история про разрушение, нежели про созидание. История про то, как огромная страна пыталась резко, почти одним махом, сорвать с себя оковы многовекового психологического (даже не физического) рабства. Но в итоге, выбирая между бараком и бардаком, так и не смогла отыскать для себя «золотую середину».
Многие мировые СМИ публикуют нынче портреты Михаила Горбачева на своих первых полосах и воздают дань его заслугам в редакционных комментариях. По-разному описывая те или иные аспекты его жизни и личности, почти все комментаторы сходятся в одном: Горбачев снискал глубокое уважение в мире, став едва ли не самой значимой фигурой в мировой политике последней четверти XX века, но в новой России, построенной после его ухода, многие винят его в разрушении СССР и последовавших за этим экономических невзгодах, в крушении былого величия страны.
«Союз – это драма моя, как я думаю, и драма нашего всего Содружества… Моя победа состоит в том, что я покинул власть». Так он говорил о себе незадолго до смерти. На мой взгляд, в этих его словах заложен великий и глубочайший смысл.
Михаил Горбачев, как известно, слыл миротворцем. В 1990 году ему присудили Нобелевскую премию мира. «Я воспринимаю решение вашего комитета как доверие к нашей политике нового мышления, которое основывается на убеждении, что в конце XX столетия силе, оружию придется серьезно потесниться в качестве главного рычага мировой политики», — говорил он в Осло полгода спустя.
В своей нобелевской лекции он также затронул внутренние проблемы СССР: «За шесть лет мы отбросили или разрушили многое из того, что стояло на пути обновления и преобразования общества. Но когда общество получило свободу, оно, длительное время жившее как в «зазеркалье», не узнало себя. Выплеснулись наружу противоречия и пороки, даже пролилась кровь. Логика реформ столкнулась и с логикой их отторжения, и с логикой нетерпения, которая оборачивается нетерпимостью».
Минуло больше тридцати лет. А как актуально. Не правда ли?
АЛЕКСЕЙ ВЕЧЕР
Хотите оставить комментарий? Пожалуйста, авторизуйтесь.