Олег Савенок Чернобыльскую атомную станцию до сих пор вспоминает с теплотой и горечью одновременно. Его, выпускника Днепропетровского химико-технологического института, в 1979 году по распределению приняли на Чернобыльскую АЭС. Молодой инженер-технолог с интересом присматривался к коллективу, вникал во все тонкости работы оператора пульта управления химического цеха. Кроме этого, были ещё цеха: реакторный, турбинный, радиационный, КИПиА, техники безопасности и др. Всего на станции насчитывалось почти пять тысяч человек.
— Работа меня захватила, что называется, с головой, — вспоминает Олег Петрович. – Ни минуты не пожалел, что попал туда, – коллектив отличный, в смене толковые коллеги. С интересом наблюдали, как на глазах строился первый, второй, третий и четвертый блоки, а 5-й и 6-й блоки вот-вот должны были запустить. Все с нетерпением ожидали этот волнующий момент.
Но он так и не наступил – дата 26 апреля 1986 года, пропитанная стронцием и цезием, гарью и копотью, вошла в историю, разделив судьбы людей на «до» и «после».
— Авария случилась в час ночи двадцать три минуты, — вспоминает Олег Петрович. — Вечером, укладывая старшую шестилетнюю дочь спать, в сотый раз рассказывал непоседе о своей работе. Ей было интересно, как в нашем цехе очищали воду от радиации. Все не могла в толк взять: отчего вода такая сильная, как пар может прокрутить турбину, зачем в конденсаторе он охлаждается и для чего нужен реактор. Двухлетний Миша это слово выговаривать научился сразу после аварии, ведь оно звучало так же часто, как «мама», «папа» и «сестра». К сожалению, это была последняя спокойная семейная ночь – детей и жену пришлось вывезти подальше от черной беды, на родину ее родителей, а мне – на восемь месяцев «подружиться» с больничной койкой.
Наутро семья увидела из окон квартиры горящий в пяти километрах от дома энергоблок. Он был 60-метровой высоты, и видно было, что на одну треть разворочен, дым над ним. Жители Припяти считали, что это обычный пожар и его быстро потушат, поэтому паники как таковой не было. Но работники станции понимали, что авария сопряжена с выбросом радиации. Уже к полудню по радио звучали призывы семьям работников покинуть город. Еды и вещей брать по минимуму – на несколько дней. Потянулась вереница «Икарусов», чтобы вместить жителей 50-тысячной Припяти. Кто знал, что они уже не вернутся в этот красивый городок?!
Олег Савенок, собираясь в ночную смену 27 апреля, позвонил начальнику Титову. Тот посоветовал жену и детей отправить в более безопасное место.
– А мы с тобой, Олег, должны выйти на работу – нужно поддерживать разрушенный блок, чтобы не произошел еще один взрыв.
На смену из 30 человек вышли только 12. Олег знал, что накануне проводились профилактические работы: был приглушен реактор, и когда мощность упала, почти остановили турбину. Приехали специалисты из Москвы, чтобы провести очередные испытания. Всегда срабатывала аварийная тройная защита. Кому пришла в голову идея отключить её?! Что-то пошло не по плану: начал греться четвёртый реактор, показатели температуры и воды не соответствовали нормативам. Произошёл технический взрыв, а следом начался пожар. Взорвалось так, что даже крышка реактора весом в 400 тонн взлетела и, развороченная, стала на ребро. Только потом объявили, что над реактором была огромная радиация – около 1,5 тысячи рентген. А 200 считается смертельной.
– В ту ночную смену было жутко – воют сирены, снуют пожарные и техника, — вспоминает Олег Петрович. – Остановить станцию по щелчку выключателя невозможно. Постепенно сбрасывали нагрузку с турбины, останавливали генераторы. Четвёртый разрушенный блок представлял собой удручающее зрелище: его бетонная, четырехметровой толщины стена так накалилась, что в темноте светилась жутким малиновым цветом, ведь температура в блоке была свыше 1000 градусов. Существовала реальная угроза: если все это проплавится под реактором (а в нём графит, уран) и попадет в грунтовые воды, далее – из Припяти в Днепр и Чёрное море – экологической катастрофы не избежать. Работали шахтёры из Донбасса – они под реактор заливали бетон, чтобы удержать развалины на поверхности. Сверху пытались потушить с помощью авиации.
На следующие пять смен Олег Петрович приезжал уже из пионерского лагеря «Сказочный», что был в 30 километрах от Припяти. Их, оставшихся работников, выселили в безопасную, как тогда казалось, зону. Привозили на военной технике, и появилось понимание, что радиация не на столько безобидная, как пытались преподнести населению.
От станции до Киева по прямой всего 90 километров. Но люди выходили на парады и демонстрации, малыши копошились в песочницах, вдыхая отравленный воздух.
Вскоре Олег Петрович почувствовал себя плохо. 15 мая его доставили в киевскую больницу — на всем теле воспалились вены. В общей сложности он провел в разных больницах семь с половиной месяцев. Очень скучал по жене и детям, мечтал побыстрее вернуться к нормальной жизни.
— Мне повезло – удалось стать на ноги, хоть и получил инвалидность. Некоторых пожарных не стало в ближайшие дни и недели… Хотя при взрыве погиб только один рабочий – полез смотреть циркуляционные насосы и не вернулся. Даже тела его не нашли.
Возвращаться в Припять Олег не стал – поехал к жене в город Невинномысск Ставропольского края. В 1989 году удалось поменять трехкомнатную квартиру на брестскую, а чуть позже построил дом на берегу Мухавца в бывшей деревне Щеглики Жабинковского района. Устроился инженером в комбинат кооперативной промышленности, но через шесть лет решил уйти с работы – здоровье подводило. Но раскисать и ныть Олег Петрович себе не позволяет – человек другой закалки. А вот поностальгировать по городу Чернобылю, который стоит на берегу Припяти – всегда пожалуйста. Иногда созванивается с коллегами по ЧАЭС и мечтает свозить младшего сына Кирилла в город своей молодости.
Светлана КИСЛАЯ
Хотите оставить комментарий? Пожалуйста, авторизуйтесь.