Еще не было до конца ясно, станут немцы упираться под Брестом, не станут, но оккупационные власти начали эвакуацию. Первым делом вывезли учреждения и производственные мастерские типа вагоноремонтки вместе с работниками, а в конце предложили уезжать всем желающим. На станции подавались составы — и кто как хотел.
После освобождения это станет делом трактовки, как со стаканом: наполовину полон или наполовину пуст. В большинстве случаев не с немцами ехали — а от бомбежек и приближающихся боев. Конечную точку немцы чаще не предписывали — трудно судить, какую держали логику. Предоставили транспорт гражданскому населению согласно распоряжению, а дальше — фигура умолчания: вроде как «билет» до конца, но выходи, где сможешь. До гибнущего рейха ехать никто не думал, растекались по Польше.
Пожилой поляк Ян Шторц, учивший фотографическому ремеслу Василия Чеберкуса, покидал Брест с сожалением: «Кто знает, как тут будет. Русские ненадежные, что творили в 40-м, может, теперь опять. Приходится ехать…»
Для Чеберкуса это была потеря. Они сроднились — млоды и стары, местный и поляк. Шторц доверял, оставлял на него мастерскую, названную по имени жены «Хэлена». После 39-го Шторц не практиковал, пошел в артель обл промсоюза «Красная светопись», а в оккупацию открылся опять…
Лето 44-го разлучило Василия и с лучшими приятелями — Зэнэком и Стахом Гашевскими. Отцы работали на железной дороге, «за польских часув» были соседями на Брест-Полесском. В станционный дом селили не каждого, но старый Гашевски был редкий слесарь, руками мастерил любую оснастку. У них была большая семья, два сына и две дочери. Со старшим, Зэнэком, Василий учился в одном классе и после на технических курсах Мартинковского, а Стах устроился на побегушки в гебитскомиссариат, в отдел общественных работ. Когда жителей стали отправлять на рытье противотанковых рвов, тихонько переложил карточку Васиной мамы, якобы уже отработала.
Понятно, во что встала бы семейству его работа после освобождения. Гашевские имели дом в Мендзыжеце — туда и подались.
Им выделили вагон — на пару с другой семьей, Чеберкусы помогли грузиться на станции. Отъезжавшие по-соседски оставили книги и часть мебели — с уговором, что если вдруг понадобится… Не понадобилось, устроились хорошо.
Обнялись, как хорошие друзья, женщины прослезились. Юноши пожали взрослым руки, а те притиснули к груди и долго стояли. Вагон подцепили к варшавскому составу — и всё…
Василию остались на память конспекты Зэнэка и резная трость, привезенная Стахом из Кракова, — «ляска гуральска» с рукоятью в форме не то топорика, не то летящего орла. Когда Василий вернется с фронта, то перейдет на нее с костылей. А через полгода отбросит, и трость будет стоять в чулане, пока не понадобится отцу. После его смерти с ней будет ходить мама. А в старости трость снова пригодится Василию Сильвестровичу.
Тамара Косенюк, девушка с Киевки, проводила ехавших с родителями подруг — Стасю Сосновску, Халину Бялокур, Иру Борисевич. Вместе работали при вагоноремонтных мастерских, с эвакуационным составом и уехали. Тоже грузились на Полесском — как семьи работников депо. Слез больших не было, торопились из ада еженощных бомбежек.
У Стаси Сосновской два брата при Польше учились в школе тэхничнэй. В 1940-м их посадили. Стася осталась с родителями одна, их отъезд не был неожиданностью. А Борисевичи просто решили, что так будет лучше.
Приехали в Сохачев, 70 км за Варшавой, пробыли с месяц, пока не надвинулся фронт. Остаться немцы не разрешили, всем ремонтным составом двинулись в Гдыню, в январе 1945-го — в Росток… Советские войска преследовали, и в конце концов немцы подожгли свой поезд и разбрелись. Борисевичи осели в Щецине.
В Бресте было страшно, бомбежка за бомбежкой. Косенюки что ни ночь уходили на десятый форт (где пруд автошколы ДОСААФ и аптечный склад на Янки Купалы): передремлют сидя — и возвращаются. В деревнях знакомых не было, не знали, куда податься. Но о том, чтобы уехать на Запад, не было и речи: ждали из партизан Шурика.
Хотите оставить комментарий? Пожалуйста, авторизуйтесь.