В главе про газеты послевоенного времени упустил их утилитарную сторону. По своему прямому назначению газета, хоть тогда, хоть сейчас, живет один день или того меньше – а дальше идет использование. Стоили газеты копейки и были для населения главным источником бумаги – и оберточный материал, и растопочный, и еще много что. В этом ряду стояло курево.
Махорку продавали на рынке стаканами – в кулек или просто в карман, иногда в кисет, самый распространенный подарок фронтовику. Скручивали из газеты козьи ножки и курили. Люди, пережившие войну, будь то на фронте, в тылу или в оккупации, медленно отходили от привычек.
Позже появились книжки курительной бумаги, но это для табака – махорку она не держала. Табак мягкий, пушистый, а махорка – как мелкий щебень, «табак самокроше», как тогда шутили. Послевоенный брестчанин рассказывал, как его дядя посеял под окном табак – выросли листья на полуметровых стеблях. Листья дядя сушил, купил набивную машинку и пустые гильзы – экономные люди так поступали. А из стебля нарезал махорку и скручивал козьи ножки.
Кстати, в армии махорку выдавали до середины 50-х: старшина переписывал курящих, а некурящим полагался сахар. Потом стали выдавать махорочные сигареты в бумажных пачках.
Жизнь двигалась вперед, и большинство перешли на курево мирного времени – папиросы. Те активно рекламировались, поскольку служили серьезным источником пополнения бюджета страны.
Брестские мальчишки, жившие в оккупацию, по папиросному опыту перещеголяли фронтовиков. Помнили немецкие «Юно» в небольшой пачке на 6 сигарет – для выросших на махорке наших курильщиков как солома, почти без вкуса. А были венгерские папиросы с черноватым табаком, до того крепкие, что надо было заедать салом, чтобы мать не узнала, что курил. Немцы постарше курили трубки, набивали «Гольцтабаком».
Константину Андреевичу Тараню, который это рассказывал, в оккупацию было лет тринадцать-четырнадцать. Как и другие мальчишки, выменивал папиросы у немцев или мог получить в качестве платы за перевозку вещей на вокзале. Как-то на спор попросил прикурить у офицера: «Гиб ми этвас фоя!» – тот дал так, что месяц было не сесть, болел копчик.
Теперь, в середине сороковых, многие пережитые моменты воспринимались как курьезы и приключения. Мальчишки выросли в парней, ходили на танцы и курили в открытую.
В продаже появились сигареты московской фабрики – «Парашютист», «Дукат». Самыми дешевыми, какие покупали подростки, были тоненькие папиросы «Бокс», их прозвали «гвоздики». С ними приходилось обращаться аккуратно, можно было выдуть. Утомительные в курении, со слабой набивкой: пропустишь затяжку – гаснут, потянешь чуть сильнее – в рот набивался табак. Самым распространенным был «Беломор» в бело-синей пачке с контуром карты.
Были «Норд» (с 1949-го стал называться «Север»), «Казбек» в плотной коробке со всадником на фоне Эльбруса, огромная пачка на 25 папирос – неудобно носить, перекладывали в портсигар. Да много чего было. Ну, и любимые папиросы Сталина в черно-зеленой коробке с золотым тиснением, воспетые еще Маяковским («Любым папиросам даст фор «Герцеговина Флор»).
На Пушкинской рядом с рестораном «Деревяшка» и типографией имени Ворошилова открыли магазин «Табак». Такой аромат, как стоял там, мог встретиться только в американских посылках, если в них по везению оказывался «Кэмел»…
Когда пойдет дружба с Фиделем, появятся кубинские сигары, каждая в отдельной картонной тубе. Перед тем, как курить, их обрезали. Отдельно продавались ящички, в них держали по десятку сигар. Но это будет потом – другое время, другие истории…
Василий САРЫЧЕВ
Хотите оставить комментарий? Пожалуйста, авторизуйтесь.