Три недели в теплушке — добрались до Красноярска. Госпиталь развернули за городом на площадях краевой больницы. Персонал поселили в доме неподалеку по 15 семей в комнату. Таня с Наталкой подшустрили, заняли место под столом — удачное решение. Так не ходили по ногам.
Время шло, но быт не налаживался. Мама приносила из госпиталя котелок бурды, Таня разбавляла водой, чтобы стало больше, раскипячивала. Днем девочка оставалась дома за старшую, а под утро ходила на «заработки» в хлебный ларек, где отоваривали карточки. Продавщице приходилось на рассвете готовить смену — взвешивать хлеб и делить на пайки. Таня помогала нарезать и получала за это крошки — по сей день не может сметать, всегда в рот. На карточки продавщица выделяла Тане горбушки: они сытнее, чем мякиш, промочены жиром при выпекании.
С отцом списались через Анатолия, слали письма в пехотное училище. Папа после контузии лежал в оренбургском лазарете. Узнав от сына адрес, написал в Красноярск и после выписки добрался к семье.
Было голодно. Шли на ухищрения, папа даже стрелял ворон: варили дома их вонючие тушки.
От безысходности папа пошел в санчасть краевого управления лагерей и исправтрудколоний: готов ехать в любую глушь, где не будет такой беды с пропитанием.
Ему пошли навстречу и определили вольнонаемным врачом в затерянную в тайге Абанскую сельхозколонию Енисейлага. Колония была смешанного типа, и маму поставили заведовать домом младенца, куда помещали детей заключенных.
В «кадрах» не обманули, место было сытное: колония выращивала продукты для окрестных зон. Многие сидели по 37-му году, в школе преподавали интеллигентные учителя, даже профессура. Огородами заведовал знаток аграрного дела, бывший священник из Украины, у него здесь росли арбузы! Среди сидельцев кого только не было: профессиональные актеры, музыканты — праздничные представления могли дать фору МХАТу.
Но царь далеко, Бог высоко, до Красноярска 300 километров. Начальник колонии — бывший уголовник. Попасть к нему на беседу означало смерть. Бил по почкам, не оставляя следов, и неугодный быстро умирал. После вскрытия папа должен был придумать и запротоколировать причину смерти.
Год в этой колонии, как босиком по стеклу. А еще мама с ее характером вставала на дыбы, когда папа звал Наталку доченькой: ты ей никто!
Вынести было трудно, и когда папу позвали заведовать больницей еще глубже в тайгу, в поселок Долгий Мост, он согласился и забрал с собой Таню. Погрузившись в телегу, сказал на прощание супруге: «Дай Бог, чтобы мы с тобой никогда больше не встретились».
Затерянный в лесах Долгий Мост представлял собой прорубленную в тайге трехкилометровую улицу. Но больница была добротная, построенная с умом на средства кого-то из упеченных сюда декабристов.
В поселке жили потомки ссыльных, отрезанные от мира и привыкшие к монотонному кругу.
14-летнюю Таню здесь сразу приняли в комсомол и в тот же день утвердили секретарем первичной организации: на такую обязанность никто не соглашался. Горбатовы внесли в жизнь поселковцев определенное оживление, сумели людей расшевелить. Папа даже организовал в поселке драмкружок. Он был начитанный, имел в Харькове большую библиотеку. Тане запомнилось, как папа сортировал на полках книги: кто из авторов попадал в опалу или был репрессирован, задвигался во внутренний ряд.
В больнице было шаром покати, никаких медицинских препаратов, за исключением таблеток от глистов «сантонин», целая пятилитровая банка. Папа их толок и выдавал пациентам по полтаблетки. Потом наткнулся на залежи мела — собирали кусочками, доктор их тоже растирал и назначал как лекарство. Для больных это значило: лечат! Не имея других возможностей, папа мобилизовал внутренние силы пациентов. Знал травы, организовывал сбор, готовил отвары, настойки на самогоне…
Выходец из подмосковных крестьян, папа был человеком, сделавшим себя. В Первую мировую служил в армии Брусилова, за каллиграфический почерк был в полку писарем, пока не испросил направление в фельдшерскую школу, и упорно двигался по врачебной лестнице.
Весной 1944-го среди поселковцев начался мор: пустили в еду прошлогодние проросшие колоски с почерневшим, пережившим снег зерном, и пошла повальная септическая ангина. Отец стал бить в колокола, и из Красноярска впервые завезли какие-то препараты.
Для жителей Долгого Моста он был человеком особенным. У него даже стали завязываться отношения с симпатичной медсестрой Машей, но дочь разрядила в нее весь свой подростковый эгоизм и ревность. Папа танцевал с медсестрой на каком-то празднике, а Таня, отхлебнув из чьей-то рюмки, подскочила и так толкнула, что отец едва удержал женщину от падения головой на кафель.
Став взрослой, Таня поняла, что лишала отца ничтожных крупинок радости, которой он не имел.
А потом папа тяжело заболел. Таня делала ему уколы, только внутривенно не могла, и он сам вводил иглу, а Таня — лекарство. Но становилось все хуже, и в начале зимы 1944-го Таня на санях добралась в Абан сказать маме, что папе плохо и она не справляется.
Весной мама с Наталкой перебрались к ним в Долгий Мост, прошагали по распутице почти двадцать километров. С лучшими намерениями, но стоило Наталке потянуться к папе, мама вновь взорвалась: «У тебя своя дочь, у меня — своя, ты ей не отец!»
Был очень лишним этот скандал: папу разбил инсульт, отнялась речь. Таня его выхаживала, не подпускала мать. Местные целители приносили отвары, и отец помалу стал говорить.
Но с сердцем было совсем плохо. Чувствуя близкий конец, папа написал Анатолию, чтобы тот забрал Таню.
Анатолий служил в СМЕРШе и смог договориться в Красноярске о госпитализации отца в крайлечкомиссию. В середине апреля 1945-го они с мамой на санях отвезли папу до Камска, а оттуда поездом — в Красноярск. Но дни были сочтены…
У родителей был разговор, и, прощаясь с детьми, папа сказал Тане, что он маму простил. Анатолия напутствовал: «Ты должен быть отцом для наших девочек».
На том расстались. Анатолий увез сестер в Куйбышев к себе по месту службы, а мама осталась досматривать отца в больнице.
Папа умер 8 мая 1945 года, не дожив один день до Победы.
Продолжение следует…
Хотите оставить комментарий? Пожалуйста, авторизуйтесь.