Немецких пленных — весь эшелон из американской зоны, в котором находился Эрих Зобирай, — доставили в Тушино, где был оборудован лагерь. Сорока на хвосте принесла, что на Ялтинской конференции Сталин убедил союзников: столько жертв, все разрушено — кто будет поднимать страну? В его аргументах была логика, и Рузвельт с Черчиллем согласились с использованием труда немецких военнопленных в погашении ущерба, и часть пленных были отданы в качестве рабочей силы из западных секторов. В числе таких «счастливчиков» оказались немцы лагеря в Прозечнице…
«Война кончилась, я жив, но попаду ли домой», — думал Эрих. Работая на разгрузке в Москве, стал свидетелем, как перегоняли состав с бывшими советскими военнопленными. На Родине их пересадили в другой эшелон — для этапируемых. Знавшие русский спросили у конвоя, за что их? Конвоир ответил: этим место в Сибири.
«Ладно мы, проигравшие войну, — не умещала голова Эриха, — но так и со своими — победителями!»
В Тушине занимались больше строительством. Ремонтировали квартиры, сооружали домики для немецких инженеров. Поблизости развернули вывезенный по репарации военный завод. Инженеры получили хорошее жилье и жили свободно — в отличие от пленных из лагеря, привлекавшихся сюда на разгрузку.
На второй неделе Эрих получил наряд на ремонт дома. Пожилая женщина долго наблюдала за его работой, молча куда-то пошла и вернулась с буханкой хлеба.
По возвращении в лагерь кто-то доложил особисту. Старший лейтенант вызвал военнопленного Зобирая и повторял один и тот же вопрос:
— Откуда ты ее знаешь?
Эрих клялся, что видел женщину первый раз, но ему не верили. В барак не выпустили, отвели в карцер с бетонным полом, где постоянно капала вода. Нельзя было ни сидеть, ни лежать, ни даже стоять прямо.
Через трое суток его снова привели к лейтенанту. В кабинете сидела та самая женщина, и допрос перешел в очную ставку.
— Откуда ты ее знаешь?
— Я не знаю, откуда могу ее знать!
— Ты шпион!
Через неделю Эриху объявили, что его пребывание в Тушине закончилось и он переводится в штрафной лагерь в Клин, город композитора Чайковского.
В Клинском лагере оказалось лучше: здесь был хороший комендант. Пленные целиком находились в руках майора, от него зависели распорядок, распределение на работы, порядок на кухне, закладка… Повар был немец, но контролировал кухню советский офицер. Этот товарищ и сам комендант пристально следили, чтобы персонал не унес половину продуктов домой.
Дежурные офицеры иногда отпускали в самоволки. В других лагерях пленным в выходные дозволялось гулять по городу. Здесь нет, штрафной статус, но договаривались в обход правил и старались не подвести. Два часа погулять без конвоя — это было особое чувство.
Эрих работал на «заводе 505», выпускавшем синтетическую ткань на трофейном оборудовании. Станки налаживали привезенные из Германии гражданские инженеры, а Эрих был лагерным, значился автомехаником.
Население знало, что с пленными можно договориться, если подойти по-человечески. Один старик наловил полведра рыбы и с таким призом пришел к Зобираю:
— Немец, мотор капут… Можете мне помочь?
Эрих передал просьбу своим ребятам, они покумекали и согласились: передай, мотор будет.
На завод каждый вечер приезжали машины сделать ремонт или профилактику. Очереди ждали сутками. Напарник Эриха вынул мотор из старого грузового «Форда» и утром спустил его на веревке деду.
Появившийся позже водитель вставил ключ зажигания, повернул, отпустил, повернул снова. Что за черт? Поднял капот, а движка нет! Схватился за голову, кричал: немцы мотор слямзили! — Мотор? Какой мотор?
Дед потом регулярно снабжал немцев рыбкой…
А еще в том лагере была доктор Мария.
Однажды Эрих проснулся с такой слабостью, что не смог выйти на работу. Молодая врач примерно одного с Зобираем возраста, немцы называли ее Белый Ангел, капитан медицинской службы, выявила желтуху и забрала больного в лазарет. Нужных препаратов не было.
— Ты молодой, а это очень серьезно. Что будем делать, Эрих?
— Не знаю, я пленный, вы шеф, — ответил он.
Она улыбнулась.
На другой день она вернулась из Москвы с лекарством. Довольно скоро Эрих почувствовал себя лучше. Спустя две недели стало совсем хорошо, но при выписке врач сказала: работать тебе пока нельзя. Предписала режим и, видимо, с кем-то поговорила: вместо нарядов Эриха оставляли на кухне или в лагере на легких внутренних работах.
В лагере было не так плохо. В кирпичных бараках блюли чистоту, спали на сбитых своими руками деревянных топчанах, подстелив соломенные матрацы. Придумывали, как скрасить досуг, — играли в шахматы, в футбол с соседними лагерями, устраивали концерты, организовали самодеятельный театр.
Без этого было не выжить: умирали больше не от голода и болезней, а от тоски. Бывало, получал кто-то письмо и переставал мыться, есть… Хоронили рядом с лагерем.
Эриха посетило такое чувство, когда пришла весть о смерти матери (на снимке — они с отцом). Письма разрешили только через два года, и в 1947-м в первой полученной карточке он прочел: «Мама умерла 26 февраля 1946 года. Я женился на хорошей женщине. Твой отец».
И у Эриха пропало желание жить. Отцу он не ответил, написал сестре Лоте. Количество получаемых из Германии писем не ограничивалось, а сам пленный имел право на одно письмо в три месяца. Он вспомнил все, остро ощутил, что мама была лучшим человеком в его жизни. Вышла замуж в 19 лет и всю жизнь работала как проклятая. Никто позже ее не ложился спать, а утром первый из поднявшихся обнаруживал, что она уже на кухне. Вернулся из школы — она все работает, готовит обед на ораву из пяти мужиков. После обеда посидит немножко на стуле — и опять в вечный круговорот… Ночью все давно спят, а ее дела все не кончаются…
Живность подворья была заботой младшего — Эриха. Отец, уходя на работу, писал на бумажке, что надо сделать после школы. Надо покормить свинью, баранов, курей, кроликов… Друзья играют в футбол, а Эрих работает. Вечером отец по той же бумажке сверялся о выполненных поручениях.
Раз Эрих замотался и сказал как было: «Извини, папа, я забыл». Отец ответил: хорошо, иди в свою комнату, тебе тоже еды не будет. Мама потом пришла и тайком принесла бутерброд.
Когда Эриху было уже семнадцать, он спросил: «Мама, почему у вас десять детей?» Она устало улыбнулась: «Такая жизнь, Эрих. Ты правда хочешь знать? Отец придет с работы, сбросит портки на спинку кровати — и вперед!..»
Она прожила 56 лет. Во время войны продуктов было мало, но все слала посылки на фронт четырем сыновьям. Сама недоедала, испортила желудок, а лекарств не было…
(Продолжение следует)
Хотите оставить комментарий? Пожалуйста, авторизуйтесь.