Весной 1944-го курсантов распределили по специальным школам. Эрих попал в школу танкистов в Кольберг под Щецином, чтобы после шести месяцев специального обучения отправиться на фронт в составе расчета противотанковой САУ «Ягдпанцер» – самоходной артиллерийской установки на базе «Пантеры».
В эту школу Эрих хотел. Отбор курсантов вели тщательно, проверяли техническое мышление, способность прочесть чертеж. По молодости Эрих не задумывался, что самоходка, танк – как консервная банка, вмиг станешь тушенкой. Учили, что не надо бояться лобовых попаданий, броня толстая, а боком поворачиваться нельзя.
В сентябре 1944-го, за месяц до окончания школы, дали положенный отпуск. На вокзале к Эриху привязался жандарм. Цепных не любили за заносчивость: в городе их слово весило больше, чем приказ генерала. На вопрос, куда направляется, отпускник ответил дерзко и получил распоряжение следовать за «псом». Тот привел в какой-то подвал, но пока отлучился, Эрих удрал.
Потом ему приходило в голову, что лучше бы этого отпуска не было. Мама часто плакала: брат Херберт, побывавший дома до него, погиб под Сталинградом.
Еще один брат, моряк, ходил на Атлантике. Ему случилось застудить ухо: положили в госпиталь, а там сказали, что на флот возвращаться нельзя. А самый старший служил в Норвегии переводчиком в комендатуре. В конце войны отозвали и отправили на Восточный фронт.
Другой причиной маминых слез, как потом понял Эрих, был отец. Он служил в Кельне в резервном полку, и в конце отпуска сын поехал повидаться.
В Кельне в большой казарме спросил старшего сержанта Зобирая.
– Здесь его нет, – был ответ.
Заглянул в кузнечную мастерскую – отправили в портняжную. Там сержант подсказал: второй дом налево.
Эрих пошел, еще не чуя неладное. Позвонил, дверь открыла женщина.
– Гутен таг. Мой отец у вас? – и тут вышел он, застегивая штаны…
Эриха как ударило током.
– Отец, что ты делаешь! Дома мама, а ты…
Отец изменился в лице, он никогда не терпел возражений:
– Ты кто такой, чтобы мне указывать? Сопляк, смирно!
Эрих не дослушал. Он шел по улице, растирая по лицу слезы. Он скорее хотел на фронт.
Отправка не заставила себя ждать: через неделю после возвращения в школу пришли заявки. Объявили состав групп, какой куда ехать, а там распределят, сколько в одну дивизию, сколько в другую…
Курсанты переоделись в черную танкистскую форму и стали прощаться. Каждый получил личный медальон, который следовало хранить при себе. С двух сторон были продублированы имя-фамилия, дата рождения, номер части. Посередине – перфорированная дырочками линия разлома. В случае смерти одна половинка возвращалась в карман убитого, другая отправлялась родителям или жене.
Из 120 человек выпуска сто распределили на Восточный фронт. Эрих попал в двадцатку, направлявшуюся во Францию – воевать против американцев. Это был не худший вариант: танку «Шерман» для стрельбы на поражение требовалось приблизиться на 400 метров, тогда как немцы били с километра.
Первый бой – через три дня после прибытия. Поступила команда: через час выдвигаемся. Бывалые наскоро объяснили, что делать и чего не делать.
Экипаж самоходки – четыре человека, почти касаясь друг друга. Эрих начал стрелком, но через месяц возглавил экипаж. Хорошего мало: тело внизу, голова в башне – опасная позиция. Башня в «Ягдпанцере» не поворачивается, и для изменения направления стрельбы надо поворачивать всю машину, а это уязвимо – без поддержки танков обычно в бой не ходили.
После трех-четырех месяцев на фронте Эрих мог подать рапорт в офицерскую школу и через полгода стать лейтенантом, но пришлось бы командовать не одним, а шестью танками.
В экипаже Эриха механиком-водителем был 45-летний ефрейтор из Кенигсберга. Он был в машине как папа, сам знал, что делать, и Эриху в его восемнадцать почти не приходилось отдавать приказы.
Танкистская жизнь походная: нашли дом – будем спать, нет – ночуем в броне. Кормили так себе, не сравнить со школой в Юлихе, где каждому полагалась полуторная порция. На передовой выдавали дополнительный пакет – пачка сигарет, шоколад… Бывало, по два-три дня не подвозили пищу, и тогда солдат выручал «железный рацион» – НЗ, состоявший из банки тушенки, галет и энергетической «шока-колы» – завернутого в фольгу шоколадного кругляшка из кофеина, какао и орехов колы. Вскрывать запас дозволялось с ведома командира, который объявлял: кормить не будут, съедаем половину «железной порции». Но жесткого контроля не было, и голодный солдат часто съедал рацион на свое усмотрение.
Шнапс выдавали по приказу, причем после боя. Один выпьет десять рюмок и ничего, а другого ведет от одной. Может, с пехотой было иначе, но танкистам для храбрости не подносили. Зимой водка и шнапс – для всех только в тылу, а на передовой для сугреву – только горячий чай и кружка рома, залитая во фляжку.
Деньги на фронте были не в ходу, мог снять 2 рейхсмарки в день – на сигареты. Оклад шел на банковский счет. После войны вместо всей скопившейся суммы Эрих получил в банке не то 20, не то 40 дойчмарок, уже новые деньги.
(Продолжение следует)
Хотите оставить комментарий? Пожалуйста, авторизуйтесь.