В предписании был указан населенный пункт на Дону, станица Клецкая. Туда направили человек пятнадцать выпускников училища — в мотострелковую бригаду 4-го танкового корпуса. Посадили в Молотове в теплушку и перецепляли в дороге от эшелона к эшелону. Нары в два яруса с матрацными подстилками, удобств никаких, но с едой в пути следования.
Кормили в специальных столовых при станциях. Представитель комендатуры сообщал, где продпункт и столько стоянка. На группу имелся продовольственный аттестат, из которого вырезали талоны. Столовые работали круглосуточно, в них обслуживали только военных.
Еда не курсантская, по сути водичка: похлебал и забыл. Раз на станции Рузаевка после такой еды у Аркадия схватило живот. Приземлился между вагонами, а узел огромный, вагонов тьма-тьмущая. Поднялся, туда-сюда — нет теплушки! И документов при себе нет, все у старшего группы, пойти в комендатуру — под какую вожжу попадешь. И тут обнаружились прицепленными к маневровому паровозу, втянули обрадованного в вагон.
Ехали через Казань, откуда Аркадия призвали в эвакуации. Состав остановился на перегоне километрах в восьми от города. Вроде застряли на полдня, но могли и тронуться.
Аркадий рискнул, рванул в город. Мама натолкала в вещмешок, что попало под руку — старые перчатки, носки из разных пар, хлеб… Вернулся на перегон, и минут через двадцать поехали. Повезло: пришили бы дезертирство.
На конечной станции пополнение ждал грузовой студебеккер. Старшину батареи, дядьку с усами, дернуло проверить на содержимое сваленные в кузове вещмешки. Дошел до Бляхерова: что за дребедень? — и давай вытягивать по носку на свет божий. Аркадий постеснялся признаться, что это его, так старшина все и вычистил.
По прибытии выстроились в очередь у штабной землянки командира бригады. Вызывали и разбрасывали по батальонам, представители тут же и забирали. Большинство попали в стрелковые подразделения на 45-миллиметровые пушки, а несколько стоявших в конце, в том числе Бляхер, — в отдельный артдивизион.
По калибру Аркадий понял, что, кажется, повезло: 76-й однозначно лучше, чем 45-й. Чем крупнее калибр, тем с большего бьет расстояния. Корпусная артиллерия — еще дальше от передовой, но и дивизионная ничего — все-таки не прямой наводкой по танкам.
Согласно статистике, за войну сменилось пять составов пехоты, а под Сталинградом среднее пребывание бойца на фронте составляло сутки. Комбат на передовой в среднем жил месяц, ротный — неделю, взводный — три дня, а рядовой — одно наступление.
У богов войны цифры мягче, артиллеристов сменилось 80 процентов, но в выжившие двадцать еще надо было попасть. Когда в 1943 году, оправившись после ранения, Бляхер вторично попал на фронт, из девяти командиров батальона до Берлина дошел лишь один, по фамилии Железный. Ротация не знала конца: убит, ранен, убит…
Аркадия назначили командиром огневого взвода. В батареях был взвод управления и два огневых, имевших дело с пушками. На эти два взвода Бляхер был на батарее старшим. Командир батареи подавал команды с наблюдательного пункта, а Бляхер дублировал на орудия.
Командный голос отработали еще в училище: построят взвод на расстоянии, и подавать ему команды метров за сто.
«По пехоте гранатой, взрыватель осколочный…» — и заряжающий готовил снаряд. Взрыватель легко вывинчивался, фугасный и осколочный были заменяемы. Осколочным били по пехоте, фугасный был рассчитан на прямое попадание — для уничтожения дотов, блиндажей. Бронебойные — это по танкам: одна и та же пушка могла бить разными снарядами.
В землянку заглянул парторг дивизиона. Познакомился и объяснил порядок: после первого боя, если нормально себя покажешь, принимают в партию.
Предшественник Аркадия погиб: перед прибытием пополнения шли ожесточенные бои. Теперь поутихло. Взвод обслуживал два орудия. Личный состав был, на счастье, молодой, и девятнадцатилетнего выпускника училища восприняли как командира. А бывали другие примеры: в пехоту попал лейтенантик, лицо молоденькое, еще не брился. Солдаты в полтора раза старше, на его команды хохочут. Чревато так идти в бой…
Аркадий к обстановке довольно быстро привык и даже подъелся: фронтовая норма больше курсантской. Персональная землянка на батарее возле орудия, режим не казарменный: хоть внутри, хоть на воздухе… Одна беда, для всех общая: подглох у орудия.
Стрельба для артиллериста — уже бой, но первый серьезный случился через месяц после прибытия. 19 ноября 1942-го началось наступление, а немцы, большая группа, пытались выйти из окружения — взвод Бляхера лупил по ним прямой наводкой. Орудия стояли метрах в тридцати друг от друга и били в одну точку, а задачей взводного было определить исходные данные.
Бляхер вспомнил учебный полигон, как прикидывалось расстояние по телеграфным столбам, и чуть не первый снаряд положил в гущу немцев. Не попал бы — не страшно, для того и пристрелка.
После боя подошел парторг: «Пиши заявление, рассмотрим на собрании!» В мирное время — три рекомендации, мурыжили с кандидатским стажем, а здесь просто. Задали вопрос: не струсил в бою? Санинструктор батареи Шура, ласково Шурупчик, поднялась: я видела, не струсил…
Хотите оставить комментарий? Пожалуйста, авторизуйтесь.