Большая жизнь не бывает гладкой. Человек своего времени, Сергей Смирнов верил в советский строй, а встречавшиеся несправедливости воспринимал как перегибы начальства – порой такого ранга, что следовало молчать. Вознесенный судьбой высоко, писатель знал, что бывает с теми, кто перешел черту. По натуре не смирный, он был вынужден следовать установленным правилам – а иначе не смог бы выполнить дело жизни.
Смирнову было четырнадцать, когда первый раз посадили отца. И подростку пришлось бросить в Харькове школу, чтоб кормить мать и младшего брата. Сын инженера пошел на электромеханический, год работал в тяжелом цехе, и мать сетовала, что Сережу по утрам не добудиться, мог сгоряча обронить слова, о существовании которых она не подозревала.
Отца взяли в 1929-м по «шахтинскому» делу, через год выпустили, не сел с компанией, и Сережа вернулся в класс. Потом окажется, что этот заводской год даст возможность поступить в институт. Детям интеллигенции, неважно что технической, путь из школы в высшие учебные заведения был закрыт, а у него рабочий стаж, приняли в энергетический.
Через десяток лет, в Отечественную, когда Сергей и брат были на фронте, отца взяли второй раз. Человек аполитичный, технарь, где-то обронил, что немецкие электромоторы лучше наших. Впаяли пять лет за восхваление вражеской техники. И матери, окончившей институт благородных девиц и хранившей семью, первый раз в жизни пришлось идти работать – чтобы слать мужу посылки. Сыновьям писала: «Папа опять поехал к Геннадию Ильичу», – и они понимали, отец опять в лагере.
Начав войну в 26 лет артиллеристом, Сергей Сергеевич вернулся фронтовым репортером. Образование соответствовало: с четвертого курса энергетического перевелся в литературный имени Горького, окончил как раз перед войной. После Победы был редактором в Воениздате, вступил в партию и Союз писателей, быстро вырос в зама главного редактора «Нового мира».
Светила карьера с животом, но улыбнулась удача. Найти свою тему удается не всякому. Поиск участников обороны Брестской крепости принес писателю славу и всколыхнул страну.
Нечастое дело: популярный в народе за не всегда удобную правду писатель был поднят на щит и властью, а это еще то испытание.
Сергею Сергеевичу доверили возглавить Московское отделение Союза писателей. Это было почетно, но требовало строгого следования линии партии. Кураторам нет дела до того, что диктует совесть. Партия всегда права, и высокое положение в советской системе приходилось отрабатывать.
15 ноября 1957 года в Италии издали не печатавшийся в Союзе роман Пастернака «Доктор Живаго». Правда о революции, да талантливо поданная, да самовольно выпущенная в свет, не могла остаться непоротой. На писателя обрушились с критикой, шельмовали организованно, по разнарядке. Сергею Смирнову поручили вести собрание в его отделении СП. Автор «Брестской крепости» задал тон, в своем выступлении предложил лишить Пастернака советского гражданства «за лизоблюдство перед Западом». По свидетельству Ходцевой, стыд за участие в том судилище жег Смирнова до последних дней жизни. Другим наука: нельзя слишком сближаться с властью, эта близость выходит боком.
Открывать рот уже было нельзя. Одно дело диссиденты, эти мужественные люди, знавшие, на что шли, которых держали без работы, бросали в лагеря, ломали психушками, высылали из страны – и другое человек, властью поднятый и обласканный. Ленинская премия «в области журналистики и публицистики», кресло главреда «Литературки», 76 посещенных стран, большая квартира на проспекте Мира. При таких преференциях полагалось молчать и колебаться в унисон с генеральной линией.
Было как было, слова из песни не выкинешь. Пастернак лег на дно совести, а работа кипела – накапливался материал, отыскивались все новые герои. Они были Смирнову как дети, использовал весь авторитет, рьяно отстаивал. Почти все прошли немецкий плен, кто-то и наши лагеря, считались людьми второго сорта. Писатель открывал их стране, показывал героями. Его так и называли: защитник защитников.
«Принято говорить, что страна реабилитировала этих людей, – сказал как-то сын Константин. – А ведь по сути наоборот: он помог реабилитировать страну в их глазах. Пройдя войну, плен, голод – в стране, которую они защищали всеми силами, после этого им говорят, что они предатели, никто, мусор – как же после этого жить? Им же не давали ни работы, ни жилплощади, ничего. Как после этого относиться к собственной стране? Так вот он реабилитировал страну в их глазах, вот что важно…»
В глазах власти Смирнов занимал свою полку – как все творческие, немного с причудой, но надежный писатель, заслуженный.
Проблемы начались, когда он вдруг перешел черту, уперся в вопросе с Матевосяном. Отказывался понять, что так надо, что следует уважить армянских товарищей, новое руководство республики. Не дал согласие вычеркнуть главу про Самвела в новом издании «Брестской крепости». Отменили переиздание, рассыпали набор, а он все не унимался, доказывал, писал письма во вред себе.
Что за этим стояло? Нерушимость дружбы? Тень Пастернака? Чувство попранной справедливости? Вера в собственный вес? А может, он попросту выбрал свой лимит молчания.
И вдруг заметили, что это не первый раз, давно стал малоуправляемым. Смирнову разного не простили, а еще срабатывала зависть. Такого хотелось проучить и другим показать на его примере тоже.
Смирнова негласно сделали невыездным, при его обширных зарубежных связях с общественными деятелями и писателями, а после его смерти долго не выпускали в поездки жену и сыновей. Друзей было по всему свету – Сергей Сергеевич и французским владел, и итальянским. Есть фотография, как Смирнов идет вдоль Буга с итальянскими коммунистами и по-итальянски, Ходцева свидетель, рассказывает им об обороне. В дом Смирновых приезжали английские лорды, и Виргиния Генриховна угощала уже не просто жареной картошкой, с чего начинали когда-то, принимая первых защитников крепости. Уже держали кухарку и приходящую домработницу…
Жилье на проспекте Мира не забрали, не теснили материально. Просто закрыли поездки и перестали издавать. Книга на двадцать лет провалилась в небытие.
По словам Ходцевой, Сергей Сергеевич не очень любил городскую богато обставленную квартиру. Сбегал в Переделкино, где писательская дача, дом на два этажа – обстановка попроще, плетеная мебель. Где никто не мешал и все под работу. В левом верхнем ящике стола коробка отточенных карандашей (фронтовая привычка – могут растечься, не писал чернилами). За спиной полка с книгами, нужными в данный момент, ротировались в зависимости от работы. Развернется, возьмет не вставая…
После смерти переделкинский дом у семьи забрали. Ненужную плетеную мебель попросил в свои фонды музей крепости. Виргиния Генриховна отдала в музей и рабочий стол писателя.
Наверное, это все сказалось, ну и курение тоже. Жена писателя Богомолова («В августе 44-го»), с которыми приятельствовали, фтизиатр Центральной железнодорожной больницы, слыша кашель Смирнова, настояла на обследовании. Оказалось, рак легких.
Прогноз был неутешительным: родным сказали, осталось не больше четырех месяцев. Ровно столько и прожил. После смерти на телевидении создали группу, которая еще долго разбирала почту писателя: он получил больше миллиона писем, на многие физически не успел ответить или даже прочесть. А дома и на даче научные работники четырех музеев месяцами разбирали богатейший архив…
Хотите оставить комментарий? Пожалуйста, авторизуйтесь.