Любочке, как ее называли, всучили неуправляемый пятый «Г». «Если их одолеешь, ты способный учитель», – напутствовал завуч Митрофан Андреевич Комар, мало в это веря.
Одолевать особенно не пришлось, класс ее принял. Сама не знала, чем взяла: не старалась понравиться, вела себя строго. Но дети чувствуют душу.
После оживленного Минска Брест выглядел тихо-патриархальным – в дневное время. Старая застройка, спокойные люди, деревьев как в парке. Много, правда, сгоревших и разрушенных домов, но где их не было после войны. Лубочная в целом картина – днем. С опусканием сумерек город стремительно пустел. Освещения на абсолютном большинстве улиц не было, и если после второй смены проводили педсовет, возвращаться по замершему городу жутковато.
Третья школа была на Маяковского, комнату Люба снимала на Широкой (бульвар Космонавтов) – идти не так далеко, но сердце дрожало. Бандитизма хватало, что ни день страшное. Про разрушенную пекарню на Широкой, мимо которой лежал путь (или за ней были те руины – не поручусь), в учительской рассказывали: грабители заворачивают поздних прохожих в эти руины, и там как повезет.
Возле пекарни она тень и заметила. Прибавила шаг. Тень не отставала. От страха тряслись поджилки, но бежать было нельзя.
У калитки Любиного двора тень материализовалась. Ученик Р., из нерадивых, с шилом известно где. Про него говорили, в начальных классах мог во время урока закинуть ноги на парту. А к новой учительнице проникся. Не стал паинькой, но шалил без злости, больше для соответствия. И вот у калитки вышел на свет: «Любовь Лаврентьевна, извините, что я урок срывал…»
Из-за хлебопекарни историю вспомнил: сейчас это цех №2 хлебозавода. При нем была мельница, вокруг которой сломали много копий: для снабжения города хлебом требовалась мука.
Вопрос о восстановлении мельниц подняли на одном из первых заседаний бюро горкома партии – 4 октября 1944 года. «Мельница по ул. Московской, 70 (угол с Широкой, на месте теперешнего магазина «Дружба». – В.С.) сохранилась полностью, но начала работу только с 30 августа. На мельнице по ул. Широкой, 99 (той самой, мимо которой шла учительница. – В.С.) сохранился двигатель в 130 л.с., в горпромкомбинате имеются запасные части, известь, цемент и кровельное железо, но мельница до настоящего времени не восстанавливается».
Так было со всеми руинами: на восстановление критически важных объектов бросали все силы, коробки второстепенных зданий передавали предприятиям. А неликвиды разбирали на строительный материал.
При наличии техники разборка шла веселее. Военные практиковали такой способ: простенки между оконными проемами обвязывали тросом и тянули танками. Так было в городе до начала 50-х, так валили северный участок кольцевой казармы в крепости.
Строители метод переняли. В начале 50-х так ломали коробку трехэтажного здания польской постройки в начале улицы Пушкинской по той стороне, где сейчас магазин «Искра» – рассказывают, растаскивали тракторами. Монолитные стены не поддавались, лопали тросы. Собралась толпа зевак, и проходивший мужичок бросил: «Фирма строила, а не СМУ…»
Следы войны долго лежали шрамами на городском ландшафте. 8 сентября 1948 года на заседании горисполкома обсудили письмо месячной давности, поступившее в редакцию областной газеты, которое не стали публиковать.
«Обсудив письмо, отражающее антисанитарное состояние в городе и особенно на большом рынке, исполком установил, что отмеченные в письме факты полностью подтвердились. Проемы дверей и окон в разрушенных зданиях не загорожены и являются местом для загрязнения ввиду того, что общественных уборных в городе нет.
Решили:
Обязать горкомхоз (т. Дранго) к 15 сентября заделать оконные и дверные проемы полуразрушенных зданий, чтобы не допускать проникновения посторонних лиц.
Предусмотреть в 1949 году строительство общественных уборных в городе.
Указать госсанинспектору т. Силюковой на слабый контроль за санитарным состоянием города».
Хотите оставить комментарий? Пожалуйста, авторизуйтесь.