В канун немецко-польской войны 1939-го Дмитрий Рафалович попал под мобилизацию. Через пару недель вернулся: Польша пала.
Кобринцы, воспользовавшись моментом, грабили казармы, но безвластие долго не продлилось: на смену немцам пришли советы. Красную армию встречали радостно, молодежь ближних деревень шла к брамам с красными флагами.
Эйфория быстро закончилась. Власть круто завернула гайки, стали исчезать знакомые, с некоторыми Рафаловичи потом встретятся в Сибири – близким другом Дмитрия заместителем управляющего банка Гноянко, чья жена была крестной у сына, семьей акушерки Пархотик, принимавшей у Нины роды…
Забрали многолетнего квартиранта Рафаловичей, полицейского служащего. Его жена и взрослая дочь, помогавшая Виталику в учебе, ушли, когда появились слухи про Катынь – что тысячи поляков расстреляны в Смоленской области и трупы лежат во рвах.
Квартиранток не было около месяца. По возвращении красавицу-жену было трудно узнать. Каким-то чудом те нашли тело отца семейства, опознав по ручной вышивке на жилетке, и тащили на взятых в деревне санях, но были задержаны. Их взяли в каталажку и, поморив голодом, через неделю отпустили – так пишет в воспоминаниях Виталий Рафалович.
Дмитрия Рафаловича назначили секретарем горсовета. Спустя несколько дней он принес домой карабин. Но на первом заседании отец высказался за присоединение к советской же Украине, на чем его карьера совслужащего и закончилась. До ареста работал главным бухгалтером горпромпищеторга.
Школы перевели на русский язык, и скоро девятилетний Виталий знал, что лучший друг и учитель – товарищ Сталин.
…В ночь на 20 июня 1941 года Виталий проснулся от крика матери. Горел свет, солдаты вываливали на пол содержимое шкафов и комодов, а рыжий еврей (так в воспоминаниях, но не в национальности дело) просматривал документы. Отца увели (вернемся к нему в следующей главе), а маму, Виталия, пятилетнюю сестру и двухлетнего брата погрузили в состав с зарешеченными окошками – уже описанный в других судьбах эшелон на барнаульское спецпоселение.
В пути узнали, что началась война. Одни испугались, другие воспряли духом в надежде на вызволение.
Как-то раз поезд остановился в чистом поле, всех выгнали из вагонов и оцепили охраной с собаками: незадолго до этого на вокзале кто-то выбросил из окошка несколько записок антисоветского содержания. Поиски не увенчались успехом, и эшелон двинулся дальше.
Заселили в бараки по 20 человек. Сляпанные без окон-дверей, без электрического освещения, стены обиты дранкой, вместо пола засыпанная шлаком земля. Каждую ночь врывались какие-то люди, лапали женщин, хватали вещи, что попадали под руку. Администрация лагеря на жалобы не реагировала. Так продолжалось, пока молодые парни из лагеря сами не организовались и не дали местным отпор.
Рафаловичи тяжело заболели. Больных независимо от диагноза помещали в отдельный отсек, половину недосчитались. Как-то выжили, продолжили голодное существование. Особенно тяжело протянули зиму – на грани между жизнью и смертью. Проблему топлива решали сами – собирали уголь по железнодорожному полотну. Шутник-кочегар из проходившего паровоза раз кинул в мальчишек лопату угля – счастью не было предела. Казалось, день бы так стоял, чтобы на тебя сыпали уголь.
Случалось отчаяние. Промышлял с таким же мальчишкой на стройке – тащили что есть деревянного на дрова. Мороз градусов пятьдесят, голыми руками тянули доску, та не давалась… В голове одна мысль: лучше бы тогда в поле расстреляли!
Запросто могли и здесь. Недалеко от бараков стремительно росли стройки. Мальчишки подобрали за проволокой несколько штакетин, но заметила охранница – бежали под свист пуль над головой.
Зимой кто-то принес весть: гонят скот на мясокомбинат. От недокорма в лютую стужу часть бычков пали прямо по дороге. Из лагеря двинулся караван людей, Виталик с матерью в их числе. Искали на обочинах горки снега в надежде раскопать туши. Рафаловичам удалось добыть только ногу, но и это было кое-что.
Мать получила работу на колонке – в бревенчатой отапливаемой будке, где выходил кран водопровода. В обязанность входило отпускать людям воду. Рядом с колонкой стоял деревянный домик из комнаты и кухни – перебрались сюда. На кухне были нары, на которых ютились Рафаловичи и мамина напарница. В холодное время года у двери стояла параша для отправления надобностей.
Маме разрешили вскопать возле дома землю. В столовой, где она подрабатывала чисткой картошки, платили очистками, из которых осенью вырос изумительный картофель – одно из самых ярких событий за время жизни в лагере. Даже полакомились драниками, испеченными прямо на поверхности плиты.
Но однажды случилась беда: в маленький огородик Рафаловичей ворвался пьяный мордвин, побил в доме стекла и растоптал посадки.
Хотите оставить комментарий? Пожалуйста, авторизуйтесь.