Фасад смотрел на 3-го Мая (Пушкинскую), а черновой вход и ворота были со стороны Унии Любельской (Ленина). Почти год новые владельцы приводили дом под себя, достраивали. Наконец в 1925-м въехали. В дворовых постройках продолжили оборудовать колбасную мастерскую.
Парадными дверьми родители решили не пользоваться, открывать лишь к приходу гостей. Так и стояли запертыми, чтоб дети не сквозили — и вообще. По малолетству могли учудить. Когда в дом вели воду, лукавые рабочие в конце дня подозвали Басю: паненка, скажи отцу, что нужно трубы полить. Девочка помчала передать, что усохнут трубы, а папа улыбнулся и понес водку.
Часть дома сдавали арендаторам. Пан Вышински в одной из двух снятых комнат плел из лозы корзины и входившую в моду плетеную мебель. Кроме того, через дорогу по Унии Любельской, ближе к банку, держал бензоколонку – видна на снимке, любезно предоставленном коллекционером Иваном Чайчицем. Здание воеводского управления (ныне облисполком) возведут еще лет через десять, там зиял пустырь. Автомобилей было мало, за бензином обращались больше мотоциклисты или просто хозяева с канистрой, нажимали кнопку звонка, и пан Вышински, прервав дела, спешил к клиенту.
Рядом с Вышинским жили хозяева, благоухал копченостями их мясной магазин, а за стенкой стриг женщин и мужчин парикмахер Эдек Терпиловски. Здесь только работал, был отцов крестник, и Ян помог с помещением.
Но это не все: в продолжении дома, достроенном из кирпича вдоль улицы 3-го Мая, приятная еврейская семья держала продовольственную лавку. Через стенку – мастерская еще одного арендатора, пана Выжиковского: изготавливал с напарником гробы и здесь же продавал. Родзевичи жалели, что отец ему сразу не отказал, а теперь было как бы и поздно. Пан Выжиковски радовался месту – рядом с костелом, был оборот. Жили вдвоем с женой, потом родился мальчик. Вход в мастерскую гробовщика был с крыльца – в торговую комнату. Выставлять гробы на улице не дозволялось, и здесь было мрачновато. Основной склад продукции был на чердаке, дети боялись подниматься.
Отец был с коммерческой жилкой, искал, где заработать – смекалкой, трудом, не обманом. Ценил «жетэльность» – порядочность, надежность, относился щепетильно. Если кто обманул, не имел больше дела, порывал связь.
После войны с ним был случай. Отец, уже пожилой, вернувшийся в Польшу после Сибири, одолжил знакомому большую сумму. В 1950 году польские власти объявили в стране деноминацию: старые злотые меняли на новые по курсу сто к одному, но лимитированную, одинаковую для всех сумму. Знакомый сориентировался и быстренько принес долг. Пани Барбара приехала к отцу, а он сам не свой: «Я столько раз в жизни терял, но чтобы от друга…» До последнего дня не оправился от удара.
Будь жива мама, такого не случилось бы. Осторожнее была, практичнее. До войны вела оптовые продажи, магазин, рассчитывала на кассе. А отец ездил по закупкам.
Почему отец взялся за колбасы, можно лишь предполагать. Видно, оценил перспективность темы. Вообще любил, чтоб было связано с землей, сам с нее вышел. Пока работал на железной дороге, взял у костела небольшой «пляц» на Киевке и устроил огород. Отдал в обработку брату, сам время от времени отводил там душу, урожай делили.
Открыв коптильню, в технологические дела не вмешивался. Главным был выписанный из Лодзи мастер Живинский, дипломированный специалист. Говорил на одном языке с коллегами по цеху, среди которых особенно котировался Игнаций Петкевич, председатель объединения «вендлиняжей» Бреста.
Непростой путь надо было пройти, ступени обучения и профессиональную дедовщину, пока постигнешь тонкости и станешь «мистшем» – мастером. Начинали челядниками, какие имелись при каждом мастере, – иначе подмастерья. Бегали в услужении, убирали, чистили обувь. Шаг за шагом что-то доверялось. Года три надо было провести в этом статусе, прежде чем быть допущенными к экзамену.
В 300 злотых обходились услуги Живинского – немалые деньги, но хорошему мастеру приходилось платить. Вдобавок тот каждую неделю слал домой мясные посылки. Жилье снимал на стороне, а челядники спали на чердаке. Питались в мастерской все вместе, готовила домашняя прислуга Родзевичей. Она и одежду рабочую стирала, отец следил за чистотой.
Хотите оставить комментарий? Пожалуйста, авторизуйтесь.