В начале 1946 года дело было. В купе поезда Вроцлав – Краков вошел щеголеватый лейтенант Армии Людовэй и, всмотревшись в сидевшую у окна девушку, расплылся в улыбке:
– Пани, вы сейчас будете меня целовать!
Девушка опешила. Уроженка Бреста всего пару лет как уехала в Польшу, и знакомых военных у нее точно не было. Поднялась, чтобы выйти, но молодой нахал остался в дверях:
– Будете, Мира, будете! Я Анатоль Кирчук…
Мария Кобус, по-домашнему Мира, так и села. Уж кого не надеялась здесь встретить, так это Толика, брата сестриного мужа.
Историй было до самого Кракова.
Мира до пятнадцати лет жила с родителями в Бресте в колонии ужондничей «Тартак» – на нынешней улице Воровского в домах, построенных для чиновников. Отец, Яков Матвеевич Кобус, в царское время дослужился до чина полковника, а по возвращении в двадцатые годы в ставший польским Брест смог устроиться в полицию старшим сержантом.
Звание небольшое, но должность, видно, ответственная – семья жила в достатке и имела иммунитет, а дети – возможность продвижения. Старший сын Василий Кобус (на снимке) окончил русскую гимназию и юрфак Виленского университета, но главное дальше: не выходя из православия, смог продвинуться по судейской линии.
Вторая дочь, Людмила, окончила хандлювку – по-нашему торговый колледж – и работала в интендантстве на территории крепости секретарем-машинисткой. Вышла за выпускника школы тэхничной Виктора Кирчука. Школа тэхнична (с приходом советской власти железнодорожный техникум) была заведением с брендом, кузницей инженерных кадров на все Полесское воеводство. Диплом позволял использовать специалиста в широких сферах, по всему должен быть нарасхват, но с пометкой в личном деле (точь-в-точь как в свидетельстве об окончании училища у героя последней главы Виталия Рафаловича, но сделанной уже советской рукой, – все власти хороши) Виктор Кирчук не мог найти работу.
Перед выпускными экзаменами ксендз предлагал ему перейти в католическую веру, тем более мать католичка. Но Виктор уперся и закрыл себе все перспективы. Года три не имел нормальной работы – значился кладбищенским сторожем и в летний период перезахоранивал погибших в Первую мировую войну. Ему дали подводу с ящиком, двух рабочих и карты захоронений, присланные пунктуальными немцами. Ездили по округе с лопатами, раскапывали могилы и сортировали: останки русских солдат везли на ближайшее православное кладбище, немцев или австрийцев – на немецкое, вроде того, что в Томашовке.
Был случай: заезжают по карте в глухую деревню, а дело к ночи. Определили в самую чистую избу: из центра воеводства все же. Местные мужики пришли погутарить, узнать новости. И поведали о такой беде: когда в 1915 году под нагайками казаков уходили в беженство, сняли с церкви и закопали колокола. Но люди, которые этим занимались, из России не вернулись, и стоит теперь церковь без колоколов – что, говорят, за церковь!
Гости посочувствовали деревенским в их беде, утром приступили к работе согласно пометкам на карте и вдруг… Штык лопаты наткнулся на металл – те самые колокола: один, другой, третий! Их по деревне чуть не на руках носили!
В сторожах Виктор промаялся до женитьбы, а там тесть помог. Через Якова Кобуса с большим скрипом удалось устроиться техником дорожного строительства в Лунинец – глухую, считалось, провинцию. Перевез туда семью и строил проселочные дороги, деревянные мостики…
Там же, в Лунинце, устроился и Людин младший брат Сергей – землемером.
А у старшего, Васи Кобуса, шло по восходящей. Гордость семьи, в 1933-м он выпустился из университета, с марта 34-го проходил стажировку в Брестском суде, с 35-го – заведовал канцелярией. Выдержал экзамен на судью и работал в Сувалках, Порозово, пока не выхлопотал перевод в Брест, где получил место в суде на Листовского (Буденного). По семейному преданию, у него проходил практику студент Варшавского университета Менахем Бегин. Закончил службу 14 сентября 1939 года – на финише скоротечной немецко-польской войны, в связи с закрытием суда.
А в двадцатых числах, после передачи Бреста немцами советам, Василия Кобуса арестовали. Следователь, видно, не знал, что он судья – решил: просто чиновник, и был впечатлен прекрасным владением русским языком. Поговорили и разошлись, был до поры отпущен. Василий вернулся домой, и на его счастье в это время приехал из Лунинца Сергей. Обсудили обстановку и решили сматывать удочки. За Василием пришли, когда поезд уже вез братьев в Лунинец и арестовывать было некого.
Василий с недельку пожил в семье сестры и переправился во Львов, где через друзей устроился при техникуме – лишь бы зацепиться – дворником, потом библиотекарем. Спустя какое-то время стал преподавать русский язык, и у него на курсах обучались командиры Красной армии, готовившиеся к вступительным экзаменам в Военную академию в Москву.
Так до самой войны ходил по лезвию ножа, пока не перебрался под Краков. После войны долгие годы работал на судейских должностях и закончил жизнь в Гданьске. Собрал богатую библиотеку, и вообще интересный был человек. Умер в 87 лет на вечере воспоминаний о России эмигрантского русского общества прямо во время выступления.
Кобуса-отца, старшего сержанта полиции, арестовали первые немцы 1939 года. Пошел со свояком на большой рынок к Мухавцу и был опознан активистами из рабочего патруля. Те набросились, стали бить, а немцы забрали и посадили в каталажку. Через несколько дней передали советам вместе с другими «свежими» заключенными параллельно совместному параду.
Яков Матвеевич жил к тому времени один: годом раньше похоронил свою несравненную Марию Герасимовну. До замужества учительница народных школ, она подарила мужу четырех детей и после возвращения в польский Брест занималась уже только ими. Успела поставить на ноги всех, за исключением Миры, которой было пятнадцать. Отец отправил девочку в Лунинец в семью Людмилы и как в воду глядел. Его расстреляют в 1940 году вместе с другими польскими чиновниками и офицерами в Осташковском лагере Тверской области.
Судьба Миры и Анатолия Кирчука – в следующей главе.
Хотите оставить комментарий? Пожалуйста, авторизуйтесь.