Люблю таких стариков – шумных и не брехливых. 86-летний минчанин Иван Игнатьевич Антонюк разыскал меня в свой приезд к родне с претензией: про Степана Гутика написал, а про батьку – нет, хотя вместе партизанили! Ну, думал, сейчас начнется. А вышла удача.
Иван Игнатьевич отлично помнит войну – одиннадцать лет было в сорок первом. Жили в Чернях, большая семья, как часто в деревнях. Одиннадцать детей у родителей, правда, пятеро умерли малыми. Отец, Игнатий Григорьевич, был членом КПЗБ со всеми вытекающими. Когда пришли советы, стал председателем сельсовета, а брат Родион Григорьевич – участковым милиционером.
Править пришлось недолго: началась война. Ее первое утро в Чернях мало отличалось от других близких к Бресту деревень: спали, грохот, будто гроза, на выгоне убило корову. Отец побежал в сельсовет, долго не было, вернулся без лица.
Через Черни пошли полуторки, за деревней выгрузились. А потом бойцы прыгнули в кузов – и тикать. Следом пешие кто в исподнем, кто в штанах. Одного молоденького задело, лежал на обочине, и местная девушка испуганно-смущенно его перевязывала.
Через пару часов война, собственно, кончилась, и деревенские потянулись к брошенным военными вещам – в леске возле груши вроде как припрятано. Было много ящиков, сейф, пишущие машинки, бумага, картонная коробка медпрепаратов…
Мальчишкам подарков много не досталось, распределял Митька Абрамук, досужий парень лет на пять старше Ивана. А практичные вещи разобрали взрослые. Мать принесла домой много сургуча, и когда делали настойки или консервировали щавель, расплавляли сургуч и заливали. Мужики взломали сейф, но нашли ли в нем, чем поживиться, не распространялись.
Немцы появились еще до полудня. Забрали у Антонюков коня Лосика: отец отправил старшую дочь спрятать его в меже во ржи, но в какой-то момент порыв ветра наклонил колосья. И немцы изъяли лошадь, оставив взамен справку. После войны Антонюки эту справку какое-то время держали, пока батька не порвал за ненадобностью. (Снимок 1939 года запечатлел почти всех фигурантов истории: Степана Гутика, Анну и Игнатия Антонюк и Лосика — их одну лошадиную силу.)
В один из дней Игнатия, Родиона и третьего родственника Степана Гутика завели в «постерунок», как по старой памяти звали полицейский участок, и показали власть. Такие же местные мужички, записавшиеся в полицаи, вылили на разжалованных всю свою злость на советскую власть. А в довершение включили патефон и принудили плясать. Домой отпустили со словами: запомните, это только начало… Выйдя за калитку, Игнатий сказал: дудки, больше они нас не увидят! И все трое ушли на неопределенное положение – ходили лесными тропками, избегали людных мест, а в хатах сделали схроны.
Их искали и даже наклеили объявление. Жена Родиона, боясь за детей, посоветовала мужу сдаться: пусть лучше тебя одного, чем нас всех расстреляют! Не со зла – в панике сказала, такая была обстановка. Игнатий передал своей, но Анна сказала: «Куда ты, туда и мы!»
Раз кто-то заметил его появление, и в хату по наводке пришли два полицая. Игнатий успел затаиться на чердаке.
Старший из полицаев привязался к Ване: «Кажи, дэ батька!» Ответу, что «втек с большевиками», не поверили: «Выходь с хаты!» Поставили мальчишку у забора и клацали затвором. Можно только догадываться, что пережил под ружьем одиннадцатилетний пацан, но отца не сдал. В конце концов его отпустили. Дома отец обнял мальчишку, которого продолжало трясти, и сказал так сказал: «Молодец, настоящий большевик!»
Когда сформировался костяк Старосельского отряда, уставшие прятаться чернинские активисты потянулись туда. Степан Гутик через парней из Заболотья, родню жены, связался с группой Солейко. Мы писали, как был задержан и сгинул Степан во второе лето оккупации, придя взглянуть на родившегося сына и помочь со жнивом.
Игнатий и Родион быстро установили причастных и взялись отомстить за свояка. Самим было не сунуться, но организовали бедовых парней, для которых это раз плюнуть. Те поздно вечером явились на хутор к некому Сахарко или Захарко, работавшему в гмине, и, подняв с кровати, потребовали показать свиней. Тот пошел, полагая, что будут грабить, но оказалось хуже. В сарае один из визитеров приставил к затылку пистолет. Рассказывали, вышла осечка, и хозяин пытался увещевать: неправильно делаете, даже пистолет не стреляет. Но мститель холодно сказал «выстрелит!» и спустил курок.
Другой гминовец, имевший отношение к аресту Степана, жил неподалеку, в деревеньке Бобры. Его тоже забрали ночью, вывели на дорогу и порешили у поклонного креста.
Хоронили убитых тихо, но по деревне разнеслись слухи про возмездие. Многих охватил страх: вдруг так и со мной?
Коллеги казненных стали осмотрительнее. И когда у карателей встал вопрос о семьях скрывавшихся в лесу «бандитов», солтыс стремглав прислал сынишку предупредить тетку Ганну.
Собрались Антонюки за сутки. Детей раздали родне, а мать с Ваней ушли последними. С собой взяли корову и рвавшегося с цепи пса Мурзу, названного за грязно-серую масть. Мать не выдержала, велела отвязать собаку, и та всю дорогу не отходила ни на шаг.
Самым трудным было минуть пост на Задворском переезде, но, дождавшись утра, удачно вклинились в гонимое на пастбище стадо. К ночи они были уже в отряде.
Хотите оставить комментарий? Пожалуйста, авторизуйтесь.