Я родилась в селе Великие Боры Хойникского района Гомельской области. У моих родителей нас было трое: братья Николай, Филипп и я. В 1940 году в дом постучалось горе: мама тяжело заболела и умерла. Мне было тогда четыре года, и, помню, я не совсем понимала, почему сестра моей матери Мария, рыдая у гроба, прижимала меня к себе и со слезами приговаривала: «Наденька, сиротинушкой ты стала… Как вы, детоньки, расти без матери будете?»
Только смирились с этой бедой, как в дом пришла вторая – началась война, и отец ушел на фронт. Уходя, он крепко обнял нас, поцеловал, напомнил, чтобы держались вместе, и пообещал вернуться, когда уничтожит всех врагов. Но он не вернулся…
Мы остались в доме одни: Николаю было 16 лет, мне 6, Филиппу 2. Насколько мог, брат заменял и маму, и папу: готовил еду, стирал белье, занимался хозяйством. Начало войны отразилось в памяти потерей дорогих людей: вслед за отцом на фронт ушел брат матери Иван. Две родные тетки были убиты немецкими автоматчиками. Помощи ждать было не от кого. Жили, надеясь только на себя.
5 мая 1943-го
Этот день остался в моей памяти навсегда. Мы проснулись и услышали шум и крики: в село пришли каратели. Один из них зашёл к нам во двор с автоматом в руках и что-то громко крикнул. Брат Николай объяснил нам, младшим, что нужно куда-то идти, на сборы дали два часа. Люди собирались у домов, сажали детей в телеги, бросали туда узелки с одеждой и едой. Николай тоже запряг кобылу, привязал нашу корову к телеге. Обоз тронулся. Куда мы идем? Зачем? Что ждёт впереди? Никто не знал. Испуганный Филипп прижимался ко мне. Мы боялись плакать. Когда отъехали на несколько километров от родного дома, кто-то в обозе крикнул: «Наши Боры горят!» Все оглянулись на свою родную деревню. Стало жутко: все было охвачено огнем. Женщины стенали, дети плакали. Как мы позже узнали, от красивой, большой процветающей деревни до вечера остались только головешки, 75 односельчан, не согласившихся уезжать, тоже сгорели в огне.
Ехали весь день. Наконец был отдан приказ остановиться у огромной воронки от взорвавшейся бомбы. Какая мысль мелькнула у всех? Это конец, здесь нас и расстреляют. Лошади беспокойно ржали, коровы мычали. Измученные дорогой дети уснули, а взрослые не спали до рассвета. Утром выяснилось, что наша корова сорвалась и убежала. Кобыла тоже пропала. Телега стала бесполезной, поэтому мы продолжили путь пешком. Младшего братишку – ему было три года – несли с Колей по очереди. Вечером обоз дошёл до железнодорожной станции Василевичи. Увидели огромные составы товарняков и поняли, что они дожидаются нас. Всех быстро затолкали в вагоны и закрыли двери. Сколько ехали – не помню. Когда нас наконец выпустили, земля долго «качалась» под ногами.
Оказались мы в Магдебургской волости. Меня с братьями забрал в местечко Вольверштайн бауэр Бона. У него и прожили до конца войны, пока нас не освободили американцы.
Росли с курами
Брат Николай работал в хозяйстве – кормил, доил, чистил коров, убирал навоз. Нам, самым мелким, нашлась работа на птичнике. Полька, которая у бауэра была за хозяйку, будила нас на рассвете, отводила в птичник, ставила огромные чаны с водой, мешанкой с очистками и отрубями и запирала нас на большой замок до самого вечера. Мы, дети, раздавали корм, наливали воду в поилки. Целыми днями, считай, жили с курами и росли вместе с ними. Нас кормили хуже, чем кур, – утром и вечером только баланда из брюквы. Спасало то, что из «мешанки» для птицы могли тихонько выбрать кусочки картофеля. Радовались, когда Николай поздно вечером возвращался с фермы – засыпали в обнимку в каморке. А утром – снова в птичник. И так изо дня в день.
Почти два года проработали на бауэра. Радостную весть о том, что мы теперь свободны, на ферму принесли американцы, а потом появились советские солдаты. Нас эшелонами отправили на родину, а моего брата забрали в армию.
Наконец мы в Беларуси. Куда идти – дом ведь сгорел? На станции Авромовская, что в нескольких километрах от наших Великих Боров, нас забрала мамина троюродная сестра, у которой своих было шестеро детей. Сразу по приезду мы с Филиппом тяжело заболели тифом. Видимо, нам судьбою было назначено выжить…
В Хойниках был организован приют для детей-сирот. 17 декабря 1945 года мы в числе 150 других детей войны оказались там.
Детский дом
Годы, проведенные в детском доме, – лучшие годы в моей жизни. У нас были очень добрые директор, завуч, воспитатели. До сих пор мы, дети, вспоминаем их с теплотой и трепетом в сердце. Эти учителя от Бога заменяли нам родителей, как могли. Мы делали все: помогали на кухне, пилили дрова, топили печки, в бараках, где жили, убирались, шили одежду и белье, летом работали в колхозе и оттуда получали овощи. В те послевоенные годы, когда страна поднималась из руин, это было большой помощью детскому дому. Вместо консервной банки каждому ребенку досталась тарелка, личная ложка и вилка – неслыханное по тем меркам богатство.
Воспитатели учили нас не чураться никакой работы и, как могли, старались разнообразить нашу сиротскую жизнь. У нас был свой духовой оркестр, фотокружок, а также литературный, танцевальный, хоровой. И на каждом празднике мы выступали в городском Доме культуры.
Помню, как мне безумно хотелось учиться. Школа находилась в полукилометре от детского дома. Учебный год для первоклассников был в самом разгаре, а учителя меня не пускали – не было тёплой одежды. Я тайком побежала в школу в декабрьский мороз в легком платье, без пальто, в носках и резиновых сапогах. Нескольких таких «вылазок» хватило, чтобы обморозить ноги и подхватить воспаление. Однако и больная бредила школой. Когда поправилась, учителя меня не держали, а, наоборот, «справили» пальтишко. Первый класс закончила на все пятёрки. Отличные оценки были и в табеле успеваемости за десятилетку.
Наш директор Веремейчик, вернувшийся с фронта без ноги, фотографировал учеников за хорошую учебу – это была, пожалуй, высшая награда в школе. Эти фотографии, подписанные красивыми буквами, хранятся в фотоальбоме как самое дорогое сокровище и память. Он часто сажал детей в грузовик и возил в Мозырь, соседние города, чтобы показать, как восстанавливается наша непокоренная врагом страна.
Жили мы тогда одной большой дружной семьей. Не помню, чтобы дрались между собой. Зато дружили сильно, на всю жизнь. Судьба разбросала по всей Беларуси, но объединила любовь к дому, который по-настоящему стал родным. Жаль, что нас становится всё меньше…
Киев — Городея — Жабинка
Пришло время расстаться с детдомом. Время шагнуть во взрослую жизнь. С Машей Лутченко договорились поступать в Киевский технологический институт пищевой промышленности. Маша выбрала направление «спиртовая», а я – «сахарная промышленность». Учиться было легко, наконец-то диплом на руках. На недавно построенном Городейском сахарном заводе появилась вакансия. Поехала. Тут встретила свою судьбу. Иван Леонтьевич учился заочно в институте и работал на заводе. Сыграли комсомольскую свадьбу. На свет появился первенец Андрейка.
Сын учился ходить и говорить первые слова, когда Ивану предложили поехать в Жабинку, на местный сахарный завод. Так в 1966 году мы переехали на Жабинковщину. Всю свою жизнь мы посвятили родному предприятию. Муж стал заместителем директора завода, а я работала начальником смены, главным технологом, потом передавала опыт молодым.
В память о самоотверженном труде остались награды: у меня – орден Трудового Красного Знамени, медали “За трудовую доблесть», «За доблестный труд», у Ивана – орден «Знак Почета» и нагрудный знак «Ударник коммунистического труда», а также стопка дипломов и грамот. Хотя я уже давно на заслуженном отдыхе, по-прежнему интересуюсь техническим перевооружением и достижениями нашего сахарного магната.
Сын Андрей выучился на инженера, дочь Ирина работает учительницей в школе. Внуки Борис, Сережа, Юлия и Лариса получили высшее образование, давно зарабатывают свои деньги. Слава Богу, не забывают обо мне, навещают, звонят. К сожалению, дедушки Ивана уже нет среди нас.
…Мне часто снятся птичники и эшелоны. Память невольно возвращает в безрадостное детство. Мы испытали, что значит быть несовершеннолетним узником фашизма, голодать и работать от рассвета до заката. Только благодаря Богу и отцовскому наказу мы втроем держались крепко, как кулачок, не терялись в жизни, выстояли… Николай жил в Минске, Филипп – на Пинщине. Дай Бог, чтобы наши дети и внуки не повторили нашу судьбу.
Надежда ШЕСТАК, жительница Жабинки
Записала Светлана КИСЛАЯ
Хотите оставить комментарий? Пожалуйста, авторизуйтесь.