То, что 83-летний режиссер с больными ногами, но здоровыми умом и сердцем согласился приехать в город над Бугом, — это большая удача. К слову, 6 ноября, когда он гостил у нас, в Минске открылся кинофестиваль «Лістапад», и оргкомитет форума очень хотел заполучить номинанта премии «Оскар» к себе в качестве гостя. Брестчане не отдали.
Знаменитый кинорежиссер, создавший фильмы «Знахарь», «Прокаженная», «Потоп», «Огнем и мечом», «До последней капли крови», «Прекрасная незнакомка» и другие, пробыл в Бресте 2 дня, провел встречи в горисполкоме — с мэром и в кинотеатре «Беларусь» — с поклонниками. В итоге у председателя горисполкома Александра Рогачука остался большой фотоальбом «Потоп» с автографом режиссера, а у брестчан — незабываемые впечатления о встрече с удивительным человеком. Большой зал «Беларуси» был заполнен практически на 100 %. Увидеть Маэстро воочию прибыли даже жители польского приграничья. Пан Збигнев из Бяла-Подляски о приезде известного режиссера узнал случайно и специально прикатил в Брест на встречу. Когда говорит Мастер — иные реплики неуместны. Предлагаем речь Ежи Хоффмана от первого лица.
«Чувства движут и человеком, и человечеством»
Я не являюсь режиссером интеллектуального кино. Мои исторические фильмы не о фактах, а о людях. Главное в моих картинах — это чувства. Любовь, ненависть, жажда, власть, ревность… Эти чувства движут и человеком, и человечеством.
Моим идеалом художника в кино был Чаплин. Я не кинозвезда и не стремлюсь быть звездой. Тем более что звездой быть довольно просто — достаточно сыграть в каком-нибудь сериале. Я делаю фильмы для зрителей, и мнение зрителей для меня неимоверно важно.
«Никого не волнует ни пот твой, ни слезы, ни кровь»
«Потоп» требовал огромной концентрации психофизических сил. Потому что эта картина не уступает по размаху фильмам Голливуда — так его оценили и в Штатах, и в Европе. Бюджет фильма для нас был баснословным — три миллиона долларов (с учетом нынешних цен — 12-15 млн). Для них это были смешные деньги. Такие фильмы в Европе снимали за 40 миллионов, а в Голливуде — за сто. Мы снимали «Потоп» почти 500 дней. Почему? У нас был один объектив. И каждый метр пленки, каждый день камеры надо было оплачивать долларами, которых у нас не было. Но никого это не интересовало. Никого не волнует, как ты это сделаешь. Ни пот твой, ни слезы, ни кровь. Всем важен результат. И если все получилось — твои усилия оправданны.
Я думаю, что такой фильм можно сделать, только когда тебе сорок лет. А я сорокалетие справлял в Вишенках под Киевом на съемках большой битвы. Сейчас другое поколение, и после месяца таких съемок режиссер бы попал в санаторий. Мы снимали очень много сложных сцен. А самый знаменитый поединок, который вошел в историю кинематографа, снят здесь, в Беларуси.
«Впервые хорошую копию я увидел в Голливуде»
Спустя сорок лет «Потоп» получил новую жизнь. Была проведена очень тщательная реконструкция образов, и мастерство прекрасного оператора Ежи Вуйтика заблестело ярче, чем на первых копиях. Потому что и копии тогда были не самого лучшего качества. Впервые хорошую копию я увидел только на показе в Голливуде. И тогда решил, что фильм нужно снова показать зрителю.
Но мы понимали, что никто не будет смотреть фильм длительностью больше пяти часов. Сегодня зритель смотрит иначе, он воспитан на видеоклипах, привык к более быстрой ассоциации. Поэтому единственным шансом дать фильму снова выйти на экраны было решение сократить его. Я смонтировал его заново, вместо пяти часов получилось три. И через сорок лет «Потоп» с восторгом приняли зрители. Таких аплодисментов актер Даниэль Ольбрыхский не слышал даже на премьере.
«Девушка в гостинице пролепетала: война»
К каждому фильму я приступал так, будто он первый и последний в моей жизни. При этом с каждой картиной случались непредвиденные обстоятельства. При «Володыевском» мы пережили обыски и допросы. Армия, которая должна была «штурмовать» Каменец-Подольский, вдруг исчезла, потому что оказалась в Чехословакии. Это был 1968 год.
«Потоп», несомненно, самое крупное произведение, которое я снял в своей жизни. «Огнем и мечом» сначала невозможно было снимать из-за цензуры, а потом из-за нехватки денег. Чтобы снять этот фильм, мне и сопродюсеру Ежи Михалюку пришлось заложить все наше имущество. На подготовку ушло 11 лет. Но мы выиграли.
А «Знахарь» был снят в очень непростое время. В день, когда мы закончили записывать музыку, и осталось наложить ее на видеоряд, мы решили отметить это дело в каком-нибудь баре в Лодзи. Нашли подходящий кабачок в парке, а утром, проснувшись, увидели бледных людей, не работало радио и телевидение. А девушка в гостинице пролепетала испуганным голосом: война. В Польше ввели военное положение.
Я прекрасно понимаю, что свои большие фильмы уже отснял. Надо вовремя сойти с ринга, пока не получил нокаут. Быть может, если попадется текст, от которого я загорюсь, я еще раз выйду на съемочную площадку. Но это уже не будет большой батальный фильм.
«Здесь мои друзья, а там 17 бутылок!»
Брест сыграл в моей жизни особую роль. Ибо это был первый советский город (не считая сибирских мест), который я встретил на пути к режиссуре в 1950 году. Тогда это был другой Брест, еще не было теперешнего вокзала — он возник за годы моей учебы. Пока в Бресте не переставляли вагоны с одной колеи на другую, мы делали здесь пересадку на другой поезд, и всегда было несколько свободных часов. Здесь я купил неимоверную чугунную сковороду для цыпленка табака, которая долгие годы служила мне верой и правдой. Увы, ее «слямзили» во время ремонта дома.
На брестской таможне у меня было два случая, которые трудно себе представить. В первый год моей учебы в Москве все друзья и родные ждали, когда я приеду домой. Но ждали не столько меня, сколько «горючее» — коньяки, шампанское из Москвы. Барахла я вез очень много: в одном чемодане лежали 17 бутылок и одна пижама. Я приехал в Варшаву, и меня все стали спрашивать: привез я то, что все так ждали. И тут выяснилось, что чемодана нет, я его оставил на Брестской таможне. А что такое таможня тех времен? Единственный шанс получить чемодан — когда буду возвращаться. Но зачем он мне в Москве? Какими-то неимоверными путями, через Москву, я нашел телефон Брестской таможни. Мне снова объяснили, что забрать свой чемодан я смогу только по возвращении. «Слушайте, — говорю, — вы человек? Здесь мои друзья, а там 17 бутылок! 17 бутылок и пижама!» И мне прислали этот чемодан! Прислали из таможни!
«Мы предпочитали поезда самолетам. Это и к земле ближе»
Второй случай на брестской таможне произошел с моим главным консультантом, историком. Я должен был справлять день рождения. Он ехал через границу и из вещей вез только бутылки со спиртом. На таможне его спросили:
— Что у вас там?
— Спирт.
— Как спирт?
— Так спирт.
— Все спирт?
— Все!
И его пропустили! Невероятно, но это чистая правда. Так что поводы для симпатии к Бресту у меня есть.
В Бресте я бывал раз сорок. Сначала во время учебы, а потом когда сотрудничал с белорусскими кинематографистами. Так как вагон-ресторан был очень неплохой, солянку подавали превосходную, настоящую, мясную, мы предпочитали поезда самолетам. Это и к земле ближе.
«Природа для меня — самая прекрасная сцена»
Сегодня большую часть жизни я провожу на Мазурах — там мой дом. Там время бежит медленней, таким образом я продлеваю жизнь. Там озеро меняется 15 раз в день в зависимости от того, какие облака, тучи. Там слышны птицы. Там зов тишины и нельзя плавать на моторной лодке. Посреди этой природы я встречаюсь с теми людьми, с которыми я хочу встречаться, а не с которыми обязан. И природа для меня — самая прекрасная сцена.
«Создашь ли ты что-то, что останется после тебя, — вот в чем вопрос»
Есть вещи, которые зависят от тебя, а есть — которые не зависят. Есть у тебя талант или нет — это данность, на которую ты не можешь повлиять. А в остальном я хочу процитировать Владимира Ильича Ленина: «Учиться, учиться и еще раз учиться». Если хочешь что-то снять, нужно хотеть что-то сказать. А для того, чтобы сказать, нужно знать. Это значит много читать, смотреть, слушать. И ни в коем случае не впадать в истерику от того, что у тебя что-то не получилось. На последнем польском кинофестивале молодой режиссер, который снял неплохой фильм, повесился от того, что не получил приз. На этом поле нет места для слабых. Тебя не раз будут ругать, надо просто сжать кулаки, стиснуть зубы и идти дальше.
И никогда не надо руководствоваться принципом: «А что, если». Если ты так думаешь, то тебе нечего делать в этой профессии. В любом деле можно стать преуспевающим, но создашь ли ты что-то, что останется после тебя, — вот в чем вопрос. У гроба карманов нет, и с собой ты ничего не заберешь. Остается память. Память о твоих поступках, о том, что ты сделал хорошего или что оставил после себя.
«Мне в жизни везло неимоверно»
Хорошо выучить русский язык мне позволили два университета — пять лет Сибири и пять лет ВГИКа. В Сибирь я с семьей попал семилетним в 1939 году. Шел 17-й день войны, мы жили близко к словацкой, а тогда уже немецкой границе. И бежали на восток Польши в надежде, что немцев остановят. В Тернополе (Украина. — Ред.) у нас были родственники. Но туда уже вошли войска Красной армии. Нас вывезли в Сибирь.
Меня часто спрашивают, почему после Сибири я поехал учиться в Москву. На что я отвечаю, что во мне нет русофобии. Все плохое, жестокое, нечеловеческое было со стороны властей. Все хорошее, то, что позволило выжить, мы получили от людей. Кроме того, есть в этом еще один парадокс. Есть такое польское слово «фарт», или везение. И мне в жизни несколько раз везло неимоверно. Сибирь — именно тот случай. Потому что, если бы меня не вывезли в Сибирь, я бы не сидел здесь перед вами. Потому что, как еврея, меня бы убили.
Хотите оставить комментарий? Пожалуйста, авторизуйтесь.